Вечный бой

Алексей вышел на улицу. Солнце набирало полный дневной накал. За домами лежали полосатые пески. У офицерских домов бегали дети, хлопотали женщины. Алексей посмотрел на белеющий вдали полковой городок - там шли занятия. Все трудятся. Все на работе: и Кандыбин, и Ячменев, и Зайнуллин, и Ниязбеков. И радостно было у Шатрова на душе, оттого что он скоро с ними встретится, будет смотреть в глаза прямо и разговаривать, как равный с равными...

Часть третья.

"Ч"

"...ровно в "Ч" стремительно врываются на передний край обороны "противника" и безостановочно продолжают движение вперед..."

Огненно-черный гриб "атомного взрыва" взметнулся от земли к небу. Вздыбившись, он разрастался плавно и медленно. Дым и огонь клубились в его круглой шапке. Толстая нога из копоти и пыли, подпиравшая шапку, клонилась набок и подламывалась.

Лейтенант Шатров смотрел на солдат своего взвода, и злость медленно, точно этот гриб, поднималась в нем.

Как большинство молодых офицеров, он был горяч и порывист, решения принимал быстро и, как ему казалось, всегда правильно. Вот и сейчас, увидев, что солдаты выглядывают из траншей и рассматривают имитацию атомного взрыва, Шатров разозлился. Им нужно лежать на дне окопа, закрыв глаза и лицо руками, чтоб не поразило вспышкой и ударной волной, а они высовываются! Сколько раз учил, рассказывал, предупреждал, и вот опять глазеют!

Шатров не выдержал. Он пошел по траншее, с возмущением распекая подчиненных:

- Ну что вы смотрите? Чего не видели? Ложись! Всем лечь и укрыться!

Солдаты падали на дно траншеи, закрывали согнутыми руками лицо. Лейтенант шел дальше и громко говорил, чтобы слышали все:

- Один миг дается вам для защиты. Надо уметь им воспользоваться. Привыкнете глазеть, а в бою это любопытство будет стоить жизни!

Шатров обошел отделения. Он заметил: не выглядывал во время взрыва только рядовой Судаков. Но Шатров, увидев лежащего Судакова, разозлился еще больше. Лейтенант отлично знал, почему так ведет себя его подчиненный. Ох уж этот Судаков! Лучше бы он выглядывал из траншеи во время "атомного взрыва". Он не поднялся потому, что ему просто не хотелось смотреть на взрыв - не интересно. Ему все не интересно.

Этот длинный, худой юноша был тяжким бременем для командира взвода. Своим безразличием ко всему он просто изводил Шатрова. Лейтенант стремился хорошо научить своих солдат, сделать подразделение лучшим в батальоне, а Судаков - что ни кинь в него, все отскакивает. Были во взводе и нецепкие ребята, и тугодумы. Гранатометчик Колено, например, или водитель Нигматуллин. Но у Колено трудно сложилась жизнь, он окончил всего шесть классов. А Нигматуллин плоховато знает русский язык, он в голове сначала все переводит на татарский, а потом уже отвечает - поэтому и думает долго.

А Судаков - парень начитанный, у него отличные способности, Шатров не раз в этом убеждался. Судаков остроумен - иногда такое сказанет, просто подивишься. Но есть в этом человеке и какая-то пружина замедленного действия. Все он делает вяло, нехотя, даже говорит мало и слова растягивает. Судаков был во взводе инородным телом, выпадал из коллектива, не укладывался в нормы армейской уставной жизни. И что больше всего возмущало Шатрова - Судаков совершенно не тяготился таким положением. Ему все было безразлично. Лицо его всегда бесстрастно - никаких переживаний, кроме скуки.

Лейтенант вернулся на свое место и, наблюдая за районом взрыва и командным пунктом капитана Зайнуллина, ждал сигнала для дальнейших действий. За спиной у Шатрова был небольшой зеленый металлический ящичек радиостанции, а на голове под полевой фуражкой мягкая пластинка с наушниками.

Черный столб имитации атомного взрыва постепенно редел и рассеивался. Солнце светило и пекло вовсю. Где-то в вышине, невидимые, бились в воздушном бою реактивные самолеты. Песчаные барханы на всем до горизонта пространстве лежали ярко освещенные, над ними дрожал горячий воздух. Шатров смотрел на пустыню и думал: "Солдаты не представляют, что бы сейчас творилось, если бы произошел настоящий атомный удар. Песок и пыль подняло бы ввысь на несколько километров, вокруг стало бы темно, как в самую сильную песчаную бурю, нечем было бы дышать".

Над НП командира роты замелькал белый флажок. В небо взлетела зеленая ракета, в легком шипении наушника возник голос капитана Зайнуллина. Он говорил: "Гроза!" "Гроза!" Это сигнал - вперед!

Шатров, еще не остывший от поднявшейся в нем злости, вдруг подумал: "Если подходить без скидок, то Судаков сейчас самый боеспособный во втором отделении. Он находился в траншее, вспышка его не ослепила. Значит, ему пришлось бы в реальной боевой обстановке взять на себя командование отделением. Вот и пусть командует. Пусть убедится, к чему приведет его инертность и безразличие в бою; может быть, это подействует на его непробиваемую натуру. Надо же когда-то за него браться. Сколько я буду ходить вокруг него и приглядываться?! Надо что-то делать. В общем, попробую".

И Шатров крикнул:

- Во втором отделении ранен сержант Колотухин, отделением командовать рядовому Судакову. Взвод, к машинам!