Вечный бой

Отвел я упряжку от опушки в лес, чтобы взять разгон. Расчет сел на коней. Как закричали, как загикали, как засвистели мы - лошади с перепугу понеслись как бешеные. Вылетели на открытое место, а "фердинанд" давай бить по нас: то справа, то слева снаряды ложит. Видать, не может хорошо в прицел поймать. А я не по прямой гоню, а туда-сюда виляю по полю. Я ж сам наводчик - знаю, когда труднее цель поймать. Немцы к тому же не ожидали, шо мы на конях помчимся. В общем, пока они очухались, мы уж до высоты доскакали. Пехота видела, как мы к ней пробивались, - "Ура!" нам кричала.

Сорокапятка - орудие небольшое, но когда в роте двадцать пять человек осталось, такая пушечка грозной силой кажется. Выдвинулись мы по кустам к гребню. Командир роты говорит: "Вон там, за сараем, самоходка спряталась. Жизни не дает, проклятая, нашим пулеметам!" "Сейчас, - говорю, - мы ее выкурим". Зарядил зажигательным и по сараю - раз! Загорелся сарай. Когда весь его пламенем охватило, смотрю, пятится самоходка - жарко стало. Зарядил я подкалиберным да по самоходке. Качнулась она и встала. Не горела, не дымила, как встала, так больше и не двинулась с места.

Увидали гитлеровцы, как пушка подбила их самоходку, стали за нами охотиться. Два танка подстерегали нас и вели огонь с места. А мы по обратному скату высоты пушечку тягаем. Наметим цель, зарядим орудие, все нужные расчеты сделаем, а потом выскочим на гребень: "бах-бах!" - и обратно за скат. Так помогли мы отбить несколько контратак. Но и нас фашисты подкараулили. Выкатили мы раз пушку на гребешок высоты, и тут нам влепили, почти прямое попадание... Очнулся, гляжу, надо мной командир роты стоит: "Жив, артиллерия?" "Вроде жив", - говорю. Встал, удивился: не ранен.

Пушку мою на колеса поставили, землю с нее очистили. Осмотрел я ее. Заедает кое-где. Но ничего, стрелять можно. В общем, удержали мы эту высоту. Через неделю после боя командир полка меня вызвал.

"Вот, - говорит, - товарищ Тимченко, - правительство награждает тебя за мужество". И прикрепил мне на гимнастерку этот самый орден Славы.

Старшина приподнял на мундире орден и показал солдатам.

Присутствующие захлопали.

- Так со дня формирования и служу я в нашем полку. Куда полк, туда и я. С женой, с детишками... Полк в леса, и мы в леса. Полк в пустыню, и мы за ним.

Шатров, увлеченный простотой и душевностью рассказа, смотрел на крепкого, приземистого старшину с восхищением. Много ему пришлось перенести трудностей. А он почему-то не пытается облегчить свою жизнь: истекает потом в адской духоте кухни, страдает из-за отсутствия воды, когда не только мыть посуду, а даже кашу сварить не на чем. И почему? Почему он не уезжает из пустыни в другое место - с хорошим климатом?

Зашел об этом разговор и среди молодых офицеров, когда возвращались в общежитие.

- В другом месте он столько не заработает, - сказал Савицкий.

- Такого опытного старшину в любую часть возьмут. И не в деньгах дело, - возразил Ваганов.

- А как ты думаешь, Додик? - спросил Алексей.

Антадзе тоже приехал сюда добровольно после окончания училища, ему больше, чем кому-либо другому, должны быть понятны мотивы, руководившие старшиной. Поэтому Шатров именно его и спросил. Додик подумал, виновато сказал:

- Наверное, нэ могу я этого объяснить.

- А ты попробуй.

- Попробую. То, что старшина зарабатывает здэсь, он и в другом месте заработает - бесспорно! Но то, что он имеет здэсь, он не будэт иметь в другом мэсте. Я нэ про дэнги говорю! Привязанность, воспоминания, любовь все у нэго здэсь. Если бы он был малэнький человек, ему хватило бы для счастья одних дэнег. Но старшина Тимченко нэ малэнький человек, у нэго большая душа. Ему одной зарплаты для счастья мало. - Антадзе подумал, что-то вспоминая, и добавил: - Есть у меня тэтрадь, я в училище начал записывать интересные мысли и высказывания умных людей. В ней есть слова, которые очень хорошо к. старшине подходят...

Когда пришли в общежитие, все столпились в комнате Антадзе и Шатрова. Додик достал из чемодана общую тетрадь и, перелистав страницы, воскликнул:

- Вот, нашел: "Жизнь, нэ освещенная высшей целью, сведенная к голой борьбе за примитивные потребности существования, - такая жизнь - тоска, томление и гнусность".

- Ну-ка, читай, что еще у тебя там записано! - попросил Савицкий.

- Тут много...

- Ну несколько подряд прочитай.

Додик стал читать:

- "Живешь только тогда, когда пользуешься уважением других". "В лесу можно встретить дуб-великан, но это его величие зависит нэ от дуба самого по себе, а от той благодатной почвы, на которой онвырос..."