Говорю мысленно: «Я всё знаю. Знаю, как плохо тебе было. Но теперь я рядом. И всегда буду рядом». Под моими пальцами деформация на её коже, и она кажется мне бесконечной. Я прижимаю к ней ладонь и мысленно отдаю моей израненной Еве свои силы и желание жить. Именно через это место, потому что здесь её пробоина, та трещина, через которую пыталась ускользнуть душа.
Уже почти рассвело. Поднимаюсь, натягиваю футболку и шорты, поправляю простынь, накрывая ею плечи моей спящей Евы, и выхожу на берег. Солнце вот-вот появится над линией горизонта, его розовый свет уже окрасил светлое небо и отражается в спокойной воде. Сажусь на холодный после ночи песок, складываю руки на согнутые колени и смотрю на море. По утрам оно особенное – тихое, смирное, и в его покое я нахожу своё утешение.
Ева подходит бесшумно, в последнее время я почти не слышу её. Садится рядом, не целуя, как обычно, даже не прикоснувшись. Это плохой знак. Я чувствую её отстраненность.
- Привет, - едва слышно.
- Привет, - улыбаюсь, но она мне не отвечает.
Я не пытаюсь её обнять, хотя очень хочется. Чувствую, что сейчас должен просто выслушать.
- Ты говори, когда меня слишком много, ладно? - просит.
- В каком смысле много?
Я ощущаю, как жар приливает к моим щекам, как сдавливает грудь. Негодую, но стараюсь молчать.
- Ты встаёшь так рано… чтобы побыть одному. Не нужно! Просто говори мне, что я мешаю. И я не буду.
В её голосе отчуждение и холодность. Он твёрдый, решительный, слова явно давно продуманы и отточены – ни одного лишнего, но я знаю, какая бездна скрывается за этой напускной уверенностью. Осознаю, что все эти мысли не её вина - мои поступки не позволяют ей верить, но у меня уже сдают нервы: нет сил так жить, но и по-другому невозможно. Есть только один выход: терпеть и, не сдаваясь, снова и снова пытаться приблизиться.
- Ева ты не мешаешь мне… – начинаю, стараясь сохранять спокойствие, но это сложно. - Ты не можешь! Ты в принципе не можешь мне мешать, понимаешь?
Наверное, мой тон всё же слишком напорист и груб, потому что я вижу в линии её искривлённых губ с усилием сдерживаемый слёзы. Не выдерживаю и загребаю руками, прижимаю к себе:
- Господи, Ева…
Не могу, не умею словами, поэтому руки выручают чаще всего. Но объятия – временное решение проблемы, как достучаться до её сознания, как?
- Ева, я говорил тебя тысячу раз и повторю снова: не придумывай угрозы. Их нет! – говорю шёпотом, чтобы быть максимально мягким.
Она некоторое время молчит, зарывая ступни в песок, пряча в нём пальцы, затем вдруг выдаёт:
- Я знаю, что ты сделал для меня… – всё ещё пытается казаться сильной.
- Что?
- Ты разрушил свою семью, чтобы помочь мне!
Бедная, бедная моя девочка. Её голова уже измучила её, придумывая всё новые и новые страхи. Беру в руки её лицо и заставляю смотреть в глаза, хотя самому трудно видеть её:
- Нет не поэтому. Я ушёл от Мел, потому что не любил, и наша с ней семья была жалким, далёким подобием того, что когда-то было и теперь есть у меня с тобой!
Евины губы кривятся, она больше не может сдерживаться, и первая слеза собирается огромной каплей на её нижнем веке.
- Я ушёл, потому что понял: жить так дальше бессмысленно - ни она не делала меня счастливым, ни я её. Да я вообще никого не делаю счастливым!
- Меня делаешь, - вспыхивает, и слёзы дождём.
Ева с силой обнимает меня обеими руками, прижимает лицо к груди и повторяет:
- Меня делаешь!
И я млею, хотя знаю, как мало истины в её словах. Но она сама в это верит, и мне хорошо. Настолько глубинно, что я даже прикрываю глаза: ради таких моментов и стоит жить. Не успеваю опомниться, как уже целую её лицо и честно признаюсь:
- Я только пытаюсь.
И по привычке меня тут же несёт дальше:
- А ты не позволяешь, не хочешь впустить меня полностью!
Чувствую, как напрягаются её плечи:
- Я не буду спрашивать, не буду! Не прячься! - прошу её.
Но она уже другая, уже юркнула в свою раковину.
- Ева, мы всё исправим. Повторим то, что было, но должны делать это вместе!
Её губы касаются моей ключицы. Это место особенное для меня, но в данную секунду она об этом не помнит.
- Тебе нужно кое-что понять, Ева, - наседаю.
Беру её руку и прикладываю к её груди:
- Как много здесь всего?
- Очень много, - выдыхает.
Отрываю её ладонь, целую и прижимаю к своему сердцу:
- Здесь - столько же, тут твоё отражение, Ева. Просто знай: мне страшно жить без тебя. Так же сильно, как и тебе без меня. Мы больше, чем просто пара, ты ведь знаешь. У тебя нет конкуренток, Ева. Больше того: их никогда не было!
- Раньше у тебя была совсем другая жизнь! До меня…
- Да, в ней не было тебя.
- Ты был обеспечен, известен, успешен, а теперь…
- А теперь я засыпаю, обнимая тебя. И просыпаюсь, чтобы обнять крепче.
- Ты живёшь вдали от своей семьи!
- Я живу в самом центре своей семьи, и сейчас буду целовать её губы!
Целую, но она выворачивается:
- Твой сын растёт без тебя!
А это удар в солнечное сплетение.
- Да, это так. Но, похоже, я с этим смирился, потому что дети – не главное в жизни мужчины.
- Что главное?
- Женщина.
- Какая?
- Ты.
- Почему твой мак выглядит иначе?
- Потому что я вывел «нашу» татуировку.