Вечность и Тлен

– Нечисть! Испугал меня, – переводя дыхание, проговорил Коэн. – Ты слишком тихо ходишь!

– Я даже не старался, – пошутил Люций и, глянув в спину Пшеницы, спросил: – Чего он хотел?

– Да чего он может ещё хотеть? – отмахнулся Коэн. – Прознал, что мы в курсе о поединке «Правосудие Богов». И сказал нам не расслабляться.

– Неужели? – насмешливо протянул Люций.

– Ага, – ухмыльнулся Коэн. – Где Блез? У него воды ещё много осталось, обещал дать. Моя уже закончилась. – Даэв припустил вперёд, прежде чем Моран успел хоть что-то сказать.

Несколько секунд див шёл в тишине, прислушиваясь к пению птиц и щурясь от яркого солнца, остановившегося на самой верхней своей точке, перед тем как начать двигаться к горизонту.

– Люций. – Сорель поравнялась с ним. Обычно они старались меньше разговаривать, когда вокруг было столько народу.

– Твоё место заняла Сильфа? – заметил Моран, смотря на Зефирос, которая все ещё держала Айвен под руку, хотя последняя явно не пребывала в восторге, всем телом, насколько это было возможно, отклоняясь в сторону.

– Она упрямая, – нахмурилась Сорель. – Для неё чтение чужих эмоций как игра.

– Сильфу не мучают угрызения совести.

– Больше похоже на отсутствие такта, – отозвалась Сара и опустила взор к земле. – Но, полагаю, не мне об этом говорить. Люций… – проговорила она за мгновение до того, как посмотреть ему в глаза. – Что бы Коэн тебе ни сказал. Он соврал.

Последнее стало неожиданностью для Люция. Он рассчитывал услышать что угодно, но не это. Взгляд дива потемнел.

– Ты почувствовала?

– Да. Случайно, – кивнула дэва. – Не думаю, что это что-то важное. Но я посчитала, что должна сказать. – В следующее мгновение её лицо стало строгим и непроницаемым. И она прибавила шаг, неспешно, но непреклонно догоняя Айвен, которая наконец-то осталась одна и, озираясь по сторонам, искала Сару.

Сара Сорель

Фредерику и мне понадобилось гораздо больше дней, чем я могла предположить, после той ссоры, чтобы вновь начать разговаривать. И случилось это вечером на привале, накануне того дня, когда нам предстояло разойтись: брату отправиться на охоту в горы, а мне – в Ветию. Фредерик приблизился один, когда прошёл ужин и даэвы коротали последние минуты перед костром, – наставник не следил за временем отбоя, он даже разговаривал редко, предпочитая лишь наблюдать. И, помня о последнем, молодые даэвы следили за собой, зная, что по завершении охоты каждому воину будет выставлена оценка.

– Мы можем поговорить? – прозвучала одна единственная фраза из его уст.

Помедлив, я кивнула, отложив в сторону книгу с описанием ядовитых растений. После путешествия с наставником Лавром меня заинтересовала та тонкая грань для некоторых лекарственных растений, перейдя которую, они несли лишь вред. Подобных видов оказалось достаточно много, и у некоторых из них имелись любопытные свойства.

Мы с Фредериком пошли по тропинке, которая вскоре исчезала, упираясь в невысокую поросль молодых деревьев. Несколько секунд царила полнейшая тишина – потребовалось время, чтобы потревоженная нами ночь возвратила свои звуки.

– Прошло уже много дней, Фредерик, – заметила я, слыша, как вернулся стрекот сверчков. – Я хотела обсудить всё раньше, – добавила, вспоминая, как накануне первая пришла к домику, который он делил с другими светлыми. Но несмотря на то что до отбоя оставалось совсем немного, в своей комнате его не было.

– Да, верно. – Брат мягко улыбнулся. – Мне надо было обдумать происходящее. Тот укор, который я увидел в твоём взгляде… Он задел меня. – Фредерик остановился, смотря на свою руку. На его ладони лежал листик, сорванный по пути сюда. – Да, я сказал светлым не помогать теневым. Не открыто, только если есть возможность уклониться от приказа и в стенах академии. Но я не сделал ничего такого, чем бы не занимались теневые. В свою очередь, теневые в то время делали вылазки и воровали вещи светлых будто трофеи. Эти соперничество и вражда были всегда. Она угасает, а после разгорается по новой. – Фредерик сжал кулак и перевернул руку, почти сразу разомкнув пальцы. Измятый листок скользнул к земле в темноте ночи, а брат вдруг коснулся шеи, вытаскивая наружу голубой кулон, увитый серебряными лозами металла.

– Что ты делаешь? – спросила, когда Фредерик стал снимать ограничитель моего дара с шеи.

– То, что ты просила, – проговорил он, протягивая руку, прося мою в ответ. Кристалл, перенявший тепло его тела, лёг в ладонь. Когда ограничитель оказался в моих руках, на меня нахлынули чужие чувства. Фредерик накрыл мою руку своей, сжимая мои пальцы поверх кулона. А его эмоции достигли пика – кипящие, они обволакивали меня. Это был дикий страх меня потерять, горечь, привязанность и зацикленность, которая вызывала смешанные чувства. Последняя эмоция имела тёмный оттенок, ощущалась льдом, который говорил о болезненности испытываемого.