Вечное невозвращение

Иннокентий неловко вскарабкался на Карла Карловича, и они двинулись дальше.

— А почему в городе так пусто?

— Эпидемия. Холеру завезли с юга. Кто смог, тот бежал. И ты беги, — сказал мальчик и хлестнул коня кнутом.

Карл Карлович с места рванул в карьер. Иннокентий судорожно вцепился в гриву. Его мотало из стороны в сторону и тут Иннокентий увидел впереди густой туман, заполнивший улицу. Он почему-то почувствовал, что туда, в этот туман, ему никак нельзя, схватил поводья и изо всей силы потянул на себя — но в то же мгновение они врезались в туман, его словно ударило о стену, сбросило с лошади, и он покатился по мостовой…

Иннокентий сел на кровати, весь в липкой испарине. В окно било солнце. Он сразу почувствовал, что Насти нет. Он опять один в пустом доме, опять ходил по нагретым половицам и вспоминал все детали своего странного сна. Почему ребенок явился ему как смерть? Ребенок — это самое живое явление мира. Мы тем больше живы, чем больше в нас детского. Этот часто повторяющийся мотив ребенка как чистой, ничем не замутненной жизни у Гёте, Толстого, Достоевского всегда поражал и волновал Иннокентия. У Розанова вот младенец — это выявленная мысль Божия. Но, может быть, действительно — самое живое ближе всего к смерти?

Тут он увидел в окне Настю и выбежал ей навстречу.

— Ты что такая серьезная?

— Нам надо срочно уехать.

— Куда?

— В Москву. Я чувствую, что надо обязательно уехать, не спорь со мной. Если мы останемся — случится что-то непоправимое. Пошли собираться.

На вокзале было так много народу, что Иннокентий растерялся. Битком был забит зал ожидания, К кассам не пробраться, люди стояли или сидели на чемоданах прямо на перроне. Иннокентий схватил за рукав проходившего мимо дежурного в красной фуражке.

— Авария была позавчера под Вязьмой. Третий день нет ни одного поезда.

Они вышли на привокзальную площадь, сели на поребрик, так как все скамейки были заняты и Настя достала из сумки бутерброды, бутылку воды.

— Поешь, ты же не завтракал.

— Объясни, почему мы должны уезжать? Мне было так хорошо здесь. И что будем делать в Москве? Ходить на мою могилу?

— С могилой как-нибудь разберемся. Мне знакомый врач по секрету сказал, что в городе эпидемия. Все больницы еще вчера вечером были переполнены. Такого с прошлого века не случалось. Официально ничего не объявляют, но многие знают.

— Чума, что ли?

— Что-то похожее на холеру, но совершенно новый вибрион. Лекарства не действуют.

— Но я не хочу уезжать из-за какой-то хреновой холеры. Авось обойдется. Спрячемся в доме, переждем неделю.

— Нет, не обойдется.

Тут Иннокентий вспомнил пустынные улицы из своего сна.

— Может быть, ты и права. Только как уехать?

Послышался шум прибывающего поезда. Все с площади бросились на перрон. Дальнейшее было, как во сне. Людской поток чудом вынес их к открытым вагонным дверям, но там в тамбуре и даже на ступеньках стояли люди. Иннокентию удалось затолкнуть Настю, встать рядом и поезд тронулся. Когда они выехали на платформу, началась сумятица в тамбуре. Они с Настей оказались на самой последней ступеньке, а из тамбура все давили и давили. Иннокентий орал, пытаясь грудью вдавить толпу, что стояла выше. И тут Настя спрыгнула.

— Я больше не могу! — кричала она. — Я не выдержу!

— Подожди, я тоже прыгаю!

— Нет, нет, тебе нельзя! Ты должен ехать! Я завтра приеду. Обязательно приеду. Только не прыгай сейчас!

Она бежала, все больше и больше отставая.

— Не забудь….

— Что? Что не забыть? — закричал он, перекрывая грохот колес.

— Не забудь про Бангладеш! — донеслось до него.

Он увидел, что она улыбается и машет рукой. Потом поезд повернул и, набирая скорость, понесся громыхая. Иннокентию удалось втиснуться поглубже. Он обернулся и увидел вдалеке дорогу, по которой, как ему показалось, скакал конь с мальчиком.

Тут какой-то мужик повернулся, схватил его за плечо и стал трясти.

— Куда ж ты лезешь? Куда? Ты же мне все ноги отдавил!

— Убери руки! — хотел крикнуть Иннокентий, но не смог — почему-то пропал голос.

А мужик тряс его все сильнее и сильнее. Иннокентий собрал силы, вскрикнул… И открыл глаза. Он сидел на остановке, перед ним стоял трамвай с раскрытыми дверями, а вожатый — молодой парень в расстегнутой форменной куртке — тряс его за плечо.

— Ну что, поедешь или дальше будешь спать?

Иннокентий вскочил, и как сомнамбула, пошел к открытой двери.

“Мне это все приснилось. Какой ужас! Разве бывают такие сны?” Слева поплыл кладбищенский забор, за ним замелькали кресты.

“И это приснилось. Я живой и никогда не умирал”.

Через час он добрался до дому. Не обращая внимания на ворчание тещи, рухнул на диван в большой комнате, и забылся в тяжелом похмельном сне.

Разбудил телефон. Он все звонил и звонил, а Иннокентий никак не мог оторвать голову от подушки.

“Неужели никто не возьмет трубку? Звонок междугородний”.

Но никто не появился, и пришлось вставать самому.

Это звонил Юра из Смоленска.

— Привет! Как живешь?

— Почему звонишь в такую рань?

— Уже не рано. И потом тариф еще льготный. Что у вас нового? Когда приедешь?