Вечное невозвращение

Юра вдруг встал и вышел в сад. Иннокентий видел, как он ходит по дорожке, от дома к кухне, и все время взволнованно курит. Наконец Юра вернулся в дом.

— Знаешь, я тебе не верю. Но даже если допустить, что ты говоришь правду, то мне кажется, что тогда тебе сильно повезло! — провозгласил он с порога.

— Ты думаешь?

— Ну конечно! Ты в какой-то временной сдвиг попал и умер для всего остального мира. И больше никому и ничем не обязан. Ты можешь просто пойти, лечь под березу и, раскинув руки, напевать: “Вы шумите, шумите, надо мною березы…”

— Сейчас пойду. Где тут у тебя березы?

— Я серьезно, чудак! Ты ведь живой, еще молод и можешь начать все сначала, с чистого листа.

— У меня жена, теща. Они меня видели.

— Все забудется. Мало ли какие кошмары выкидывает наша психика. Особенно после таких стрессов, как похороны. И потом, вы ведь все равно собирались с Людой разводиться. Два года об этом говоришь. Подумай, какой прекрасный шанс дает тебе твоя смерть.

— Ну да, алименты платить не надо.

— При чем здесь алименты. Твоей дочери на днях восемнадцать. Ты и потом будешь ей помогать.

— С того света? Хорошо, я подумаю, — Иннокентий поднялся из-за стола.

— Конечно, подумай, а сейчас пошли картошку окучивать. Заодно развеешься.

Они работали до обеда. Поев, Иннокентий вздремнул часок и, когда Юрий снова позвал его работать, отказался: с непривычки сильно болели руки.

— Нашел себе батрака! Нигде не написано, что после смерти надо целыми днями вкалывать. Пойду лучше прогуляюсь.

— Куда это ты прогуляешься?

— Помнишь, ты мне как-то писал, что недалеко Настя живет? Мы уже лет пятнадцать не виделись. Схожу, повидаюсь.

— Как выйдешь за калитку, иди направо до угла, потом третья улица, параллельная моей, называется “Третья Продольная”, дом номер пятнадцать.

Иннокентий шел узенькой тенистой улочкой, солнце уже клонилось к закату, но было по-прежнему жарко — ни малейшего дуновения, все как будто застыло. Он позавидовал людям, живущим в этих маленьких домиках за густыми зарослями: у них, вероятно, совсем другое чувство времени, а может быть для них времени вообще нет, может быть, они живут в вечности, никогда не умирают и никогда не рождаются, все же эти крестины, свадьбы и похороны — только видимость. Живут, как деревья, как трава — разве деревья и трава умирают? Они только меняются местами: отжившее уступает место новому, но новое ничем от отжившего не отличается. Смерть появляется лишь в большом городе, где деревья и трава искусственные, а человек, оторван от земли, утратив связь с бессмертным человечеством, в одиночестве стоит перед пугающей его бездной Вселенной.

“Но, в конце концов, только смерть и пробуждает в человеке человека, как утверждали древние. И возможно, мне здорово повезло, ибо только сейчас для меня откроется многое из того, чего я не знал, о чем даже не догадывался. Это ведь только кажется, что вокруг все знакомо, обыденно и скучно. А на самом деле все полно непостижимыми тайнами, полно волшебным очарованием, как эти ветви яблонь, что гладят листьями мое лицо, и странные фиолетовые цветы, мерцающие за забором”.

Так, философствуя, он шел довольно долго, и тут кто-то сказал ему в самое ухо:

— Привет, Артур!

Он поднял глаза и увидел женщину. Она стояла, положив руки на калитку, и улыбалась ему. Посмотрев на номер дома за ее плечом, он решил, что это и есть Настя, к которой он шел. В студенческие годы она всегда называла его Артуром, по имени древнего короля, а он всегда протестовал.

— Я не Артур, а капитан Немо!

— Но в прошлой жизни ты был Артуром.

— Нет, в прошлой жизни я был Иннокентием, а Артуром совсем в древние времена.

— Ну, заходи, капитан. Какими судьбами?

— Приехал тебя повидать.

— Ври больше! К Юрию приехал.

— К Юре тоже. Но в основном к тебе.

— Что же ты так долго собирался?

— Хотел основательно подготовиться к встрече.

— Ну да. Жениться, потолстеть, поседеть.

— Не только. Я много пережил и немного поумнел.

— Почему немного?

— Больше не получилось.

Она открыла калитку, провела Иннокентия на террасу, быстро приготовила чай, села напротив и все это время жадно его разглядывала.

— Ты совсем не изменился за все эти годы.

— Ты тоже.

— Врешь ведь.

— Так же, как и ты. Где семья?

— С мужем я давно разошлась, а дочка уже взрослая, в Москве учится. А как ты живешь?

— Я не живу, я недавно умер.

— Насовсем?

— Еще не знаю.

— Я это понимаю. Мне тоже иногда кажется: все, что происходит со мной, — это после смерти. Живу, как заведенная, а душа умерла.

— Почему так мрачно?

— Нисколько не мрачно. Это обычно. Большинство людей так живут после сорока: любовь уходит, друзья умирают или далеко уезжают, дети вырастают и отдаляются. Возникает пустота, которая убивает душу.

— Бывает еще интересная работа.

— Не бывает. Или это не работа. Таких счастливчиков совсем мало. Я всегда думала, что ты из таких, а оказывается, — у тебя, как у всех.

— У меня не как у всех. Я стал писателем. Издал несколько книжек. Жил трудно, но достаточно интересно.

— Но ведь все равно умер?

— Умер. Однако в этом нет моей вины. Какое-то злосчастное стечение обстоятельств.