Сначала она изумилась, потом ее лицо приобрело брезгливо-сумрачное выражение. Вспоминаю об этом — и до сих пор краснею от стыда. Увы, я часто бывал жалок.
— А ты не забыл, что мой «никудышный» учитель пытался предостеречь тебя, говорил, что эти твои новые идолы — одержимые, а нужны им только твои деньги? Ты ни на что не годишься. Прощай…
Каждый шаг Леоноры к двери с Лу на руках, ее округлившийся живот, налившиеся груди, ледяное «прощай» я ощущал как сабельные удары в живот. Раны все еще болят.
И все-таки я не отступился. Не мог — слишком близка была цель. Я больше никого не слушал. Убеждал себя, что еще успею отвоевать назад жену и ребенка. Я был упрям, как мул с «привитой» ДНК быка.
Ночью габаритные огни машин кровавой рекой текли по бульвару. По радио предупреждали о самом высоком уровне загрязнения воздуха. У меня щипало глаза и нос, саднило горло, как в Париже. Нелепая идея — искать бессмертие в городе, который знакомства ради дарит вам рак легких. После «оцифровки и загрузки мозга» мне оставалось сделать переливание молодой крови, обещанное клиникой «Амброзии» в Монтерее. Стартап Джесси Кармазина, врача, убежденного, что молодая кровь есть источник вечной юности. Мы с моей кибердочерью Роми Пеппер ехали по шоссе № 1 Сан-Диего — Монтерей, с юга от Лос-Анджелеса, к югу от Сан-Франциско. Именно в Монтерее в 1967 году Джимми Хендрикс сжег свою гитару; именно в этом футуристическом месте состоялись первые
Несколько недель в Монтерее мои вены поглощали кровь бесчисленных, но тщательно отобранных калифорнийских подростков: в Соединенных Штатах ее продают официально, и возрастной диапазон доноров не скрывается (в «Амброзии»: 16–25 лет). В мифе о вампирах допущена всего одна ошибка: чеснок не губителен, напротив, он улучшает кровообращение. Я каждое утро съедал несколько зубчиков, после чего получал свежий гемоглобин очередного нищего серфера. Эффект был устрашающий: мои нейроны ремиелинизировались ненормально быстро. После двух недель этого дорогущего лечения ($8000 каждые два дня) я чувствовал себя так, будто меня шарахнуло током на полные десять тысяч вольт. Я реинкарнировался в юного скейтбордиста из «Параноид-парка», фильма Гаса Ван Сента Грина-младшего (2007). Волосы отрастали, грудные мышцы наливались силой. Стоило подумать о потрясающих сиськах Леоноры, и нате вам — готовность № 1. Я больше не пользовался лифтом, бегал верх-вниз по лестнице и не мучился одышкой. Молодая кровь была хуже наркотика: я не ходил, а как будто летал над землей, сперма била из меня ключом. Я не устоял перед искушением, включил смартфон и запостил на «Инстаграме» несколько селфи моего транспреображенного торса. Впервые после отставки Франция увидит мои фотографии. На снимках, сделанных в Биг-Суре, на вершине скалы, висящей над океаном, мое перезагруженное эго ликовало, как у юного солиста из бой-бенда. Морщины разгладились, щеки снова стали упругими, а живот — плоским и мускулистым. Я улыбался и позировал, как бодибилдер, демонстрирующий бицепсы, в стрингах с лоснящимся от масла телом. Журнал