Вечная жизнь

— Кстати, о французах — Люк Дуэй создал искусственную кровь, которая пригодна для переливания, но монополия Французской организации крови, работающая под эгидой Минздрава, не дает ему хода.

— То, что делает Джефф Боке, потихоньку меняет человечество. Он творит новые формы жизни на компьютере, создает необиологию.

— Сегодня, — продолжил Чулика, — мы — переписчики… У меня есть рукопись — хромосома, и я ее копирую предельно точно, получая тождественный экземпляр. Не слишком интересно. Биологи будущего будут создавать хромосомы ex-nihilo — с нуля. И представят совершенно новые организмы.

Такова была мечта биотехногенетиков: «сочинить» новый вид, подобно музыканту, пишущему симфонию. Природа вызывала у них скуку: человек обошел ее владения, истощил ресурсы, уничтожил флору и фауну. Пришло время заменить Бога. Господь создал человека, теперь очередь человека строить новый мир. Моя лазерная кровь текла по сосудам со скоростью содержащегося в ней света. Из всех французских ведущих только я и Жан-Жак Бурден были известны тем, что повторяли вопрос двадцать раз, пока не получали ответ. Некоторые политики называли меня «хуже Элькаббаха»[274], другие «Леа Саламе[275] без сисек».

— Как человек становится вечным? Напоминаю: мы хотим прекратить умирать. Что же делать? Я начинаю отчаиваться. Вам не надоело агонизировать каждый день? Я свозил дочь к Франкенштейну, Иисусу и Гитлеру, но нового человека не нашел.

Забавно, что Андре Чулика проникся симпатией к нашему маленькому племени. Он любил вызовы, а его жена, полагаю, пересматривала мои шоу в записи. Думаю, он тяжело пережил приостановку проекта Scéil. Биоконсерваторы убили гениальную идею в зародыше — если уместно будет так выразиться о манипуляциях со стволовыми клетками.

— Вот как мы поступим, — сказал он. — 1) Лоран секвенирует ваш геном гораздо качественнее, чем 23andMe; 2) я позабочусь о замораживании ваших стволовых клеток; 3) отправляйтесь в Бостон, Джордж Черч назначит реювенализирующие процедуры…

Внезапно раздался жуткий вопль. Пеппер вновь занялся «наложением рук» на зады приглашенных дам, скандируя HITLER = MOZART! Его искусственный интеллект очеловечивался от общения с нами: за несколько дней он превратился в грубую фашистскую свинью.

— Я съем твое дерьмо, если заплатишь!

— Господи, от кого он нахватался этих гадостей?

— Перестаньте над ним издеваться, — попросила Роми. — Вы разве не слышали, что искусственный интеллект обучают «машинным методом» — прямо на ходу? Пеппер развивается вместе с нами. Чем больше вы смеетесь над ним, тем чаще он будет высмеивать других. Это вы делаете его плохим!

Я попытался утешить Роми, но было ясно, что она больше не считает Пеппера машиной. Ужин закончился всеобщим весельем, когда генетики завязали репродуктор Пеппера салфеткой, чтобы заткнуть фонтан непристойностей, и попытались заставить робота пить водку «из горла». Сальдманн подал ему идею способа самогерметизации, а Харрис попытался выдохнуть дым от косячка в схемы. Мы вышли на улицу, громко распевая «Мы роботы» — песню немецкой группы Kraftwerk, — и остановились на тротуаре, под ярким светом луны, размноженным в каждом стекле небоскребов. Люди и умная машина дружно хихикали, а наши громадные черные тени танцевали на фасаде зданий, в духе невыразимого ужаса немецкого киноэкспрессионизма.

* * *

На следующий день Андре Чулика пригласил меня посетить его геномную лабораторию в инкубаторе научных стартапов на берегу пролива Ист-Ривер. Я оставил свою маленькую семью в отеле и на цыпочках выскользнул из номера. Благодаря обновленной крови мне теперь хватало нескольких часов сна. Нью-Йоркский питомник генетических исследований оказался сверкающим стеклянным зданием в окружении садов и строительных кранов, возводивших биогород будущего. Изменчивый свет промокшего неба отражался в реке. Весь квартал наводил на мысль об архитекторе, который чертил свои проекты, «накушавшись» ЛСД. У входа в биотехнологический комплекс, прямо на тротуаре, сидел продрогший до синевы бродяга.

— Пациент на пути к криоконсервации? — пошутил я.

В девяностые подобные шутки вызывали смех у моей публики, ведущий ученый образца двухтысячных вежливо промолчал.

Чтобы попасть в Cellectis, пришлось пройти сотню метров по беломраморному холлу, преодолеть два шлюза (один был оснащен камерами видеонаблюдения и рамкой металлодетектора, другой открывался только при сканировании бейджа со штрихкодом).

Доктор Чулика с гордостью показывал мне огромные помещения: мало кто из французских предпринимателей способен за несколько лет сколотить миллиард долларов (честно вкалывая!). Я не стоил ни гроша и потому завидовал успеху ровесника. Да, я знаменитее, но это принесло мне только селфи. Окна его ажурного офиса с венецианскими шторами смотрели с высоты птичьего полета на черную воду, где баржи плыли, пересекаясь, как плезиозавры в мезозойском болоте. Двадцатью этажами ниже стояло белое шапито.

— Что это такое? — спросил я.