Сухое русло души наполнялось любовью, она залечивала язвы и заращивала шрамы, она уносила не камни, но рубленые головы татарские и чистые берега прорастали травой.
Его жена прекрасна. И должно ли хотеть иного?
Когда Ференц заснул, Эржбета долго сидела рядом, перебирая пальцами прядки волос. В них уже было изрядно седины, и Эржбета печалилась. Как печалилась она, глядя на шрамы и морщины.
Долгая жизнь прожита.
Сложена она из редких встреч и частых расставаний. Из тоски и ожидания, когда порой начинало казаться, что замок этот – суть клетка. Отдельными, яркими вспышками памяти – визиты в Вену и милость императора, очарованного красотой Эржбеты.
Ей бы хотелось остаться в городе… пожалуй, там все могло сложиться иначе. Но Ференц о подобном и слышать не хотел.
Он сам виноват.
Это он иссушал Эржбету, тянул из нее жизнь, и оттого ей приходилось брать чужую. О нет, Эржбета не винила мужа. Он подарил ей счастье и детей. Прекрасную Анну, задумчивую Урсулу, робкую Катрину и Пала, яростного и свирепого, как отец. В их лицах Эржбета видела себя и Ференца, и сие было чудесно. И верно, не родись она Батори, была бы счастлива.
Накинув на голое тело плащ из белых соболей, Эржбета выскользнула из комнаты. Она не опасалась, что Ференц очнется: травы и вино обеспечат ему сон до рассвета.
Она шла по коридору, и редкие слуги жались к стенам, страшась встретиться взглядом с той, которая поклонялась Дьяволу. Они не знали: не к нему направляла молитвы Эржбета, не ему жертвовала чужую кровь, но богам более древним и терпеливым.
Спустившись по винтовой лестнице, Эржбета повернула запор на тайной двери и толкнула ее. Дверь отошла с тихим скрипом, и затхлая вонь подземелий смешалась с сыростью замкового воздуха. Три свечи стояло за порогом, и три пары хороших, растоптанных сапог. Карлик, дремавший на циновке, вскочил и помог госпоже обуться.
– Все готово, госпожа, – поклонился карлик, и хвосты его шутовского колпака коснулись пола. – Она уже ждет.
– Молодец, Янош.
Карлик появился в замке незадолго до появления на свет сына. Эржбета мучилась беременностью. Ее раздуло, словно внутри был не ребенок, но истинное чудовище. Распухли ноги, выползли вены, и руки покрылись желтоватыми пятнами. Десны начали кровить, а зубы шататься, и Эржбета с ужасом вспомнила щербатый рот матери.