Вечная молодость графини

Танька сопит. Она недовольна, но Серега не может понять причин этого недовольства. Вот матушка его за эту выходку точно бы выпорола. Ну и телик, само собой, накрылся б на неделю, а то и надольше. А тетка клевая. Подумаешь, убраться… убраться – это даже по-честноку.

– Она разрушила сказку. Я не знаю, специально или нет, но на следующий день Федор показал нам каждую вещь на этом треклятом чердаке. Он снимал покрывало, выдвигал ящики и распахивал дверцы, выворачивал содержимое сундуков и коробок… к концу дня там не осталось ничего, что бы мы не видели. И к концу дня нам стало скучно. У моей тетушки был талант разрушать иллюзии, – Серега замолчал и, подойдя к качелям, тронул натянутые цепи. – Хотите, я вас раскачаю? А вы совсем не похожи на сыщика.

Это Дашка уже слышала, как и многое другое. Люди скучны в своих догадках и слепом стремлении следовать каким-то глупым, единожды выдуманным правилам.

Дашке нравилось создавать собственные правила.

– Что было потом? – спросила она, толкая качели. Цепочки вывернулись из Серегиных пальцев, завертелись, скручиваясь железным жгутом.

– Ничего. Мы жили. Одна большая дружная семья. Тетушка – главная, за ней матушка и отец, потом я с Анечкой, ну и Танька с Ольгой, естественно. Слушайте, но если это не она, в смысле, не тетка, тогда кто?

– Понятия не имею. Но обязательно выясню.

С Кузькой Анечка столкнулась во дворе. Ее ждал. Стоял, расхлястанный, жевал размокшую сигарку и сквозь зубы плевался. Ну точь-в-точь верблюд. Рожа у него тоже верблюжья, с мягкими отвислыми губами, печальными глазами и щетиной на подбородке. Кузька нарочно не бреется, впечатленье производит.

– Чего надо? – спросила Анечка, раздумывая над тем, куда бы прогуляться. Можно и с Кузькой, пусть порадуется.

– Побазарить, – он перекатил сигарету в угол рта и, пустив на губу пузырик слюны, шумно всхлипнул. – Про Капуценко. Это ж твой братец ее пристукнул?

– Чего?

– Того. Пошли, – Кузька выпятил локоть, давая Анечке возможность вцепиться, каковой она и воспользовалась, лишь поинтересовавшись:

– Куда идем?

– Да недалече, – неопределенно ответил Кузька, выплевывая измочаленный огрызок сигареты.

И вправду недалеко вышло. На собачьей площадке днем было пусто. Поблескивали талым инеем щиты и лесенки, виднелись на песке отпечатки лап, а на вкопанных в землю шинах – следы зубов.

– Я с Джором сюда прихожу, – похвастал Кузька, кидая рюкзак под лесенку. – Он у меня умный.

Может быть, а хозяин – точно дурак дураком.

– Чего ты про Сережку трепал? – Анечка садиться не стала. На площадке ей было неуютно: разгулявшийся ветер забирался под куртейку, холодил живот и спину, дергал за волосы, склеивая их неряшливыми прядками. Вот тебе и «три погоды», одной не выдерживает.

– Я не трепло. Я говорю как есть. Думаешь, следак не допетрит? Дядь Вась хоть и сонный, а умный.

– Ты его знаешь?

Кузька пожал плечами и, вытащив очередную сигарету, уже мятую, сунул в рот.

– Ну знаю. Сосед мой. Нормальный мужик. Вась-Вась кличут.

– И этот твой нормальный мужик думает, что Сергей убил Капуценко? Да на кой ему?!

Сейчас Кузька молчал долго, глядел куда-то вбок: Анечка тоже повернулась. Ничегошеньки. Ну кусты с облетевшей листвой, ну дамочка в красном пуховике таскает по траве унылую болонку. Ну трубы виднеются городские, пышут паром.

Ерунда какая.

– Если не он, то кто? – выдал Кузька. Ох идиот! Идиотище просто! Анечка собиралась высказать всего, что думает, но Кузька опередил. – Сама подумай. Капуценко за ним ходила, точно приклеенная. И подружка ее твердит, что она на свидание с братцем твоим отправилась…

– Она чего хочешь скажет, лишь бы Сережке нагадить.

– Не знаю… Ань, ты осторожнее, ладно? Она ж не с потолка про то свидание придумала!

Ой, да эта парочка – чушки крашеные! – и не такое могли придумать. Им примерещилось, а теперь, значит, Сережке страдать? Хотя… Анечка вдруг застыла. Конечно! Как ей сразу в голову-то не пришло? Если Сергея обвинят в убийстве, то точно не отпустят в Англию. И вообще никуда не отпустят. И тетечка, заподозрив неладное, его в стороночку-то отодвинет.

Тетечка у нас брезгливая.

– Чего он тебе еще рассказал? Следак твой? – Анечка придвинулась вплотную к Кузьке – воняло от него ядреным потом и дешевеньким дезиком. Анечка постаралась не морщиться.

– Ну… сказал, что если убили, то мотивчик был. А я вот думаю, какой мотивчик?

– Какой? – эхом повторила вопрос Анечка, поглаживая скользкую куртку. Дешевенькая. Кожа на трещинах и ямках, словно оспой побитая, и шов крупный, но на дрянной нитке, вон уже расползаться начал.

Кузька – парень симпатичный где-то, но неухоженный. Жаль.

– Ну… если она за ним ходила, – Кузька обнял Анечку и говорил почти в лицо, дыша сигаретами и мятной жвачкой. – Значит, могла чего-то видеть. Чего? А того, что Таньку убили! И что убил ее Серега. И если так, то Капуценко решила его шантажировать…

А ведь складно выходит. Дурак дураком, но как сочиняет! Анечка мысленно замурлыкала от удовольствия. Небось тетечке не понравится такое слышать.