Вечная молодость графини

И люди разом забыли о разговорах, повернулись к Эржбете сотнями лиц, одинаково набеленных. Многие глаза ощупывали ее, жадно, презрительно, равнодушно. Многие рты скривились в улыбках. И многие слова были сказаны в один миг.

Эржбета не слышала ничего.

Она вдруг словно оглохла, а мир сузился до бледно-синих, как сухие незабудки, глаз удивительно бледной женщины. Она была немолода – Эржбета неким тайным чувством видела внутри незнакомки прожитые тою годы и гниловатую черноту под сердцем – но сумела сохранить красоту.

Узкое лицо ее имело черты строгие и четкие, и лишь губы выбивались смазанным алым пятном. Губы шевельнулись, но Эржбета не услышала сказанного. И тогда женщина сама шагнула к Эржбете.

– До чего милое дитя! – сказала она, касаясь щеки. Холодные пальцы ее были вымазаны в чем-то липком, и Эржбета дернулась.

– Стой спокойно, – велела женщина, и отец не стал с нею спорить. Она же, присев, принялась разглядывать Эржбету точно так же, как Эржбета разглядывала ее.

Теперь, когда женщина находилась так близко, стали видны и морщины, присыпанные белой пудрой, и седина в навощенных волосах, и даже болезненная дряблость шеи, которую лишь подчеркивали широкие крылья воротника.

Глубокий вырез верхнего платья открывал грудь, расшитые золотыми рунами рукава нижнего подчеркивали тонкость рук. И пахло от женщины не телом, а ландышами.

Приятно.

И пальцы на щеке перестали вызывать омерзение.

Захотелось потрогать золотые серьги. Или алмазные капельки, поблескивавшие в волосах. Примерить высокую шляпу, с которой спускалась дымка вуали, словно туман над рекой.

– Я твоя тетушка, милая, – сказала женщина, глядя в глаза Эржбете. – Клара.

Она протянула руку, и Эржбета, непривычно робея, коснулась раскрытой ладони.

Глубоких-глубоких линий.

Как ущелья. В ущельях воет ветер, разворачивая стяги. Он подхватывает на крылья тучи стрел и швыряет их на стены замка. Стрелы свистят, сливаясь тысячами голосов в протяжный вой. Железные наконечники, сталкиваясь с камнем, высекают искру. Или пробивают панцири и толстые кожи, впиваясь в тело. И ветер с радостью срывает крики с губ умирающих…

Катится, гремит оружием лавина людская. Цепляется хлыстами осадных лестниц за стены, стучит круторогим тараном в ворота, глотает струи кипящей смолы и камни, что сыплются сверху. Трещат ворота. Вскрывается замок, как раковина, и воющие смуглолицые люди сотнями клинков кромсают мягкое его нутро.