Вечная молодость графини

– Когда детей уносят, Эржбета снова садится перед зеркалом, и служанки начинают скрести ее лицо. Они натирают его лимонным соком и перепелиными яйцами, медом и творогом, перетертыми листьями мяты и жиром белых овец. Они мажут его тайными мазями, которых у Эржбеты целый сундук. Они читают заклятья, призывая тайные силы.

– Ведьма! – голос был слаб и тонок, но вместе с тем подобен камню. Он пробудил ропот, что побежал по толпе, становясь все громче.

Ведьма.

А монах, точно не слыша, продолжал.

– И когда кожа ее вновь становится белее белого, Эржбета позволяет служанкам одеть себя. Затем она спускается в парадный зал, садится в кресло, которое прежде занимал ее супруг, и сидит в нем часами. Она не нуждается ни в еде, ни в питье, ни в молитве. Ее взор устремляется в огонь. И Дьявол рисует для Эржбеты письмена. Когда же наступает вечер, Эржбета уходит в башню. Я не знаю, что в ней. Но кричат там часто.

Люди, переглядываясь, крестились. Сам Дьердь испытывал желание ударить монашка по щеке, вырывая из этого странного отупелого состояния.

Врал ли он?

Говорил ли правду?

Люди, каковым удавалось добраться до королевского трона, валялись в ногах и молили о защите. Они рассказывали о Кровавой Графине, что вылетала по ночам из замка, чтобы пить людскую кровь. Другие обвиняли в воровстве детей и прелюбодеянии. Третьи – в черном колдовстве. Четвертые, приведенные в качестве свидетелей, немо выли.

И плач людской переполнил чашу королевского терпения:

– Иди, – сказал он, уже не король, но император Матвей. – Иди и узнай, что там делается.

– А если они говорят правду? – осторожно спросил Турзо, предчувствуя, что оба рода – и Батори, и Надашди – не обрадуются вмешательству в дела вдовой графини.

– Если… если так, то в руке твоей – моя справедливость.

И слова эти разнесли. Видать, долетели они и до ущелья в преддверии Карпат, приманив безумного монашка с его страшными историями.