Вечная молодость

В этой трубке для дыхания скапливается влага, и время от времени ее надо отсасывать. Во время отсасывания о дыхании не может быть и речи, задыхаешься, как рыба, выброшенная на песок, зато потом сразу становится легче дышать. До вечера ко мне вернулась большая часть пяти чувств, поэтому я письменно потребовала кислорода; мне его дали, почему бы и нет. Потом я стала протестовать против питательной капельницы, объясняя, что с удовольствием похудею, но мои протесты оставили без внимания. Я немного почитала книжку, немного поспала, вроде бы все шло путем. Явились посетители – Ивона с Каролиной. Ивона в ужасе глянула на меня и выкинула ребенка за дверь, чего я не могла понять, поскольку чувствовала себя прекрасно. Это потом выяснилось, что видок у меня был тот еще. Эх, жаль, меня не сфотографировали!.. Наступил вечер, и пришла медсестра из ночной смены – добрая, хорошая и в высшей степени порядочная. Она честно бодрствовала всю ночь, хотя возле меня стояла свободная койка; внимательная и серьезная, она сидела рядом, в любой момент готовая действовать.

Каким же бичом Божьим она оказалась!

Сперва я запиской попросила у нее кусочек марли, чтобы вытереть уголки рта. Мне казалось, что просьба элементарно проста. Медсестра прочла записку и стала готовить машинку для отсасывания влаги из трубки. Позабыв про марлю, я схватила ручку и спешно написала огромными буквами:

ПОДОЖДИТЕ, ПОЖАЛУЙСТА, ПОКА Я НАБЕРУ ВОЗДУХА,

А ТОЛЬКО ПОТОМ ВТЫКАЙТЕ ЭТУ ШТУКУ!!!

Взяв листок, она принялась читать. У нее это очень плохо получалось. Согласна, я писала каракулями, но все же... медсестра поднесла бумажку к самым глазам. Не помогло. Тогда, подойдя к лампе, она стала разглядывать листок на свету. Я видела, что она вообще-то читает в очках, но лишена была возможности предложить ей воспользоваться этими очками. А сама она как-то не сообразила. Я безнадежно смотрела на нее. Она, так и не разобрав мое послание, взялась отсасывать влагу и, естественно, постаралась воткнуть трубку как раз в тот момент, когда я выдохнула воздух.

Что уж нам судьбой отпущено, того не избежать...

Относилась она ко мне вполне по-человечески, даже заботливо и нежно.

– Вы поспите! – ласково посоветовала она. – Самое милое дело – проспать эти скверные часы. Попытайтесь уснуть.

Мне и пытаться не надо было, спать хотелось со страшной силой. Стоило только мне погрузиться в дрему, как сестричка тотчас развивала бурную деятельность. То уронит на пол какие-то предметы, судя по стуку, деревянные и очень громоздкие, то хлопнет дверцами шкафчиков. Потом она задела нечто металлическое, отозвавшееся звуком индийского гонга, и звук этот еще долго-долго витал в воздухе. И все это время моя благодетельница твердила мне, что я должна уснуть.

Манипуляции с гонтом до того рассмешили меня, что я чуть не умерла. Попробуйте-ка посмеяться с трубкой в гортани! Сестру милосердия я вспоминаю с нежностью; гонг гонгом, а она всю ночь присматривала за пациентом да еще и по-человечески относилась к нему. Сердце у нее было, это точно.

На следующий день трубку эту из меня вынули.

Сцена, которую я устроила на операционном столе, превосходит, по словам медперсонала, все, что доводилось людям видеть с момента возникновения медицины. У меня были на то свои причины, но никто не хотел вникнуть в них.

Так вот, мне втемяшилось, будто я умру. Из подслушанного накануне разговора медсестер получалось, что из-за отека я едва не умерла накануне, во время операции, и что меня спасали в поте лица. А откуда мне было знать, прошел ли отек? Вроде бы оно и так, все доводы разума говорят в пользу того, что он давно прошел, но ведь разум – это еще не все. Душа-то боялась. Ну ладно, умру, Божья воля, завещание я дома оставила, но непременно надо было что-то еще к нему приписать. Какое-то мое последнее желание было страшно важным, и я не соглашалась помирать, не зафиксировав его в завещании. Я во что бы то ни стало требовала кусочка бумаги. Сказать я ничего не могла, поэтому зубами и когтями сопротивлялась попытке вынуть из меня эту трубку – исключительно из желания выразить на бумаге свою последнюю волю. Медперсонал впал в отчаяние, никто не понимал, почему я так полюбила эту чертову трубку, которая обычно расположением пациентов не пользуется. Наконец со мной сладили силой, причем меня держала пара сильных санитаров, и трубку из меня выдрали. Оказалось, что мне суждено жить.

В четверг утром я вернулась домой и спокойно уселась за работу.

Ну вот и пожалуйста. Я оказалась в клинике в роли священной коровы, меня холили и лелеяли, берегли и опекали, все хотели меня вылечить – ради меня самой, а не как интересный случай в практике. Профессор, который меня оперировал, был хирург Божьей милостью. Персонал мгновенно реагировал на каждый звонок, уколы делала медсестра, которую я ждала с нетерпением, поскольку в ее исполнении уколы становились прямо-таки развлечением. И мое финансовое положение всему этому не препятствовало. И тем не менее...