Вечерник

Категорически спесивый город,
американский мнимый вертопрах,
все жители – как черный старый ворон,
в полете превращаются во прах.
Мораль здесь – агрессивный общий норов,
сердца сжимает, будто общий страх,
семиотические сны во взорах,
лирическая пошлость на устах.
Речь польская, нахальные «семь сорок»,
сектантские собрания позора,
прощания и встречи второпях.
Салат французский мне, конечно, дорог,
но манит звук домашнего затвора,
да запах нежной речи на крестах.

2004

Брюль

Сейчас неловко вспоминать об этом,
дорога превращается в листву,
немецкий здесь царил порядок летом,
я осенью выгуливал семью.
Вскрывая голову чужим стилетом,
а мозг свой защищая на бегу,
берет натягивал двойным дуплетом,
простые мысли пряча на ветру.
И в рамке из рождественских предметов,
и с кроличьим хвостом в кривом носу,
отправился я в странствие по свету.
И вот я марширую по мосту,
удерживая землю на весу,
и никому не говорю об этом.

2004

Ростов-на-Дону

На желтую опавшую листву
изломанных людей кидают твари,
библейские их рвут тела, как звери, —
солдаты Чикатило на посту.
Идут казачьи сотни на войну,
и мрут в освободительном угаре,
убитые лежат по вертикали,
внимая звезд немую глубину.
Возможно, Шолохова я прочту,
когда я памятник его найду,
в земле плешивой и седой от гари.
Дома терпимости на берегу
свои тугие закрывают двери,
когда восходит солнце на Дону.

2003

Комсомольск-на-Амуре

Здесь пыль и снег впиваются в уретру,
когда свой оставляешь след в пути,
живых людей здесь меряют на метры,
накладывая пальцы на курки.
Кипит вода дождя в огне, как водка,
пожар в тайге параболой летит,
в пространство вбитая, плывет, как пробка,
в Амуре субмарина, будто кит.
Крутые берега в гранитной корке,
кривые линии земли, и сопки,
всё в памяти моей кровоточит.
Здесь небо звездное, как шкурка норки,
от красоты простой глаза слепит,
а в лагере больной зэка не спит.

2003

Атланта

Войду в американский дом невольно,
и загудит от горя голова,
отмечу жест хозяина безвольный —
сдают конфедераты города.
Убийца к Линкольну ползет подпольно,
и, разбивая двери из стекла,
рука карающим мечом подствольным
в бюст превратила Авраама навсегда.
Для горожан прописаны их роли,
у каждого оплаченные доли,
рождаются здесь люди без лица.
Рабов теперь скрывает скорлупа,
а белые на вид чернее, чем земля,
все обменялись здесь сегодня болью.

2004

Одесса