— Понимаешь, — Эл немного пришёл в себя, отстранился от Гусева, хотел сесть на кровать, потом передумал и лёг обратно, на живот. — С некоторых пор всё что происходит с Серёжиным телом, происходит и со мной. Стоит ему получить травму, заболеть, сделать, к примеру, пирсинг или тату — всё это отражается на мне.
Гусев хотел бы не поверить словам Электроника, но его странная хандра, свидетелем которой он вчера стал, не давала повода так просто отмахнуться от фантастических на первый взгляд объяснений.
— Я не знаю всех подробностей Серёжиной жизни, — вздохнул Эл, — но в основных чертах в курсе. Серёжа пьёт. В основном по выходным. Начинается это обычно в пятницу вечером. Его опьянения я не чувствую, но вот головную боль с утра — вполне. И лицо опухает — ты и сам это видишь. Вчера рвало не меня, и головой тоже не я ударился. Как и получил под дых. Я боюсь, Макар, очень. Что его покалечат или… он погибнет, — последние слова Эл произнёс с трудом и чудом снова сдержал слёзы. — Лет пять назад я продал машину — ехал домой с работы и понял, что задыхаюсь. Такое чувство, что меня душат, и я теряю сознание. Мне очень повезло, что я при этом никого не задавил и сам не убился. Когда в итоге добрался домой, позвонил первым делом Серёже. Так, мол, и так, спрашиваю, всё ли у тебя в порядке? Говорить трудно, горло болит, и голос хриплый. А Серёжа мне в ответ тоже сипит, хрипит и кашляет. Оказалось, он с бойфрендом своим поссорился, да так, что мужик этот в порыве ревности Серёжу придушить пытался. Не знаю, Макар, но когда я это слушал всё, даже мысль мелькнула — может лучше бы всё закончилось? Для нас с Серёжей. Мне больно, что он с другими, что то и дело ввязывается в какие-то неприятности, я устал… Уже тогда устал, понимаешь? А сейчас… Столько лет прошло, а мне всё ещё плохо. Без него…
В общем, за руль с тех пор я не садился, а вскоре и машину продал — решил больше судьбу не испытывать. Раз уж есть большая вероятность, что со мной может что-нибудь случиться на дороге. Ездил на работу на общественном транспорте. Наземном. Потому что, сам понимаешь, метро — «объект повышенной опасности». Как-то не хочется на рельсы упасть, да и с эскалатора свалиться тоже. А через полгода я и вовсе договорился с начальством, что буду работать из дома. Мне сразу навстречу пошли, потому что моя физиономия, которую периодически расцвечивали фингалы, в офисе, как бы это сказать… не совсем гармонично смотрелась. Видишь ли, новый Серёжин… папик, скажем так, его слегка поколачивал.
— Видишь маленький шрам над губой? — Элек ткнул пальцем на едва заметную белую полоску с левого края верхней губы. — Это я в свой последний рабочий день в офисе программу отлаживал. Сижу, работаю, и вдруг меня словно оглушило. И челюсти как обожгло. А я так и сижу, не понимаю что происходит, только вокруг народ чего-переполошился. Смотрю, на клавиатуру кровь капает. Полный рот крови, и из носа течёт. Открыл рот, спросить, что случилось, а говорить не получается, всё опухло, болит… и зубы… тоже на клавиатуру упали, — Громов усмехнулся, вспоминая как это жутко, должно быть, выглядело со стороны — программист сидит за компом и вдруг некий невидимка бьёт его по лицу. Стол заливает кровь, на клавиатуре валяются выбитые зубы…
Макар положил руку Электронику на спину — хоть так его поддержать. Выглядел Громов и впрямь жалко, хотя старался держаться. Но эта тоска в глазах, если не сказать обречённость… Что до этого знал о своём бывшем однокласснике Гусев? Элек Громов — первый и единственный в мире киборг-андроид и генетический клон Сыроежкина, весьма успешный молодой программист. Имеет достойный заработок, живёт один в небольшой модно обставленной квартире современного жилого комплекса в экологически чистом месте. Любит собак и до недавнего времени был владельцем двух красавцев эрдельтерьеров. По характеру доброжелательный и спокойный, с ним всегда приятно общаться. И вот за этим благополучным фасадом, оказывается, скрывается глубоко несчастный одинокий человек, страдающий депрессиями и до сих пор не забывший свою первую и единственную любовь.
— Зубы ты, я так понимаю, вставил? — показывать свою жалость к приятелю не хотелось, и Макар сделал вид, что относится к жутковатым эпизодам биографии Элека как к заурядным житейским проблемам. — Улыбка-то у тебя до сих пор голливудская!