Вечер и утро

На долгом пути, пока матушка молча оплакивала тяжелую утрату, Эдгара осаждали видения, воспоминания о жестокости и насилии. Пышная листва дубов и грабов вокруг словно исчезала. Вместо нее он видел разрубленное тело Кинерика, отчасти схожее с коровьей тушей; снова и снова чувствовал, как мягкое тело Сунни застывает в смертном окоченении; вновь и вновь поражался собственной ярости и тому безумию, которое он учинил над викингом, бородатым светловолосым северянином, чье изуродованное Эдгаром лицо превратилось в окровавленную кашу. Словно воочию он видел пепелище на том месте, где стоял когда-то городок Кум; ворошил обгорелые кости старого мастифа Гренделя; поднимал с песка отрубленную руку отца. Что ж, Сунни упокоилась в братской могиле на кладбище Кума. Ее душа ныне в Божьих чертогах, но до чего же жутко было думать, что тело, которое он так любил, похоронено в стылой земле заодно с сотнями других.

На второй день, когда случайно вышло так, что Эдгар с матушкой оторвались от остальных на десяток-другой ярдов, Милдред вдруг задумчиво проговорила:

— Судя по всему, ты был вовсе не дома, когда заметил корабли викингов.

Эдгар ждал этого разговора. Эрман уже не раз высказывал недоумение, а Эдбальд явно догадывался, что в то утро что-то произошло, однако Эдгар не считал нужным объясняться с братьями. Но с матушкой было не отмолчаться.

Не зная, с чего начать, он просто ответил:

— Да.

— Наверное, к девушке бегал, а?

Эдгар смущенно потупился.

— У мальчишек нет иной причины удирать из дома посреди ночи, — утвердительно произнесла матушка.

Он пожал плечами. Как обычно, ничего от нее толком не скроешь.

— Но почему тайком? — не унималась матушка. — Ты ведь достаточно взрослый, чтобы ухаживать за девушками. Чего тут стыдиться? — Она помолчала. — Или твоя зазноба замужем?

Эдгар не ответил, но почувствовал, как запылали румянцем щеки.

— Ага, покраснел, — отметила матушка. — Что ж, тебе есть чего стыдиться.

Сама она была строгих правил, и папаша отличался тем же. Они истово верили в церковные устои и королевские посулы. Эдгар тоже верил, разумеется, но давно убедил себя, что их с Сунни любовь — нечто исключительное.

— Она ненавидела Кинерика, — проворчал он.

Матушка осталась при своем мнении.

— По-твоему, заповедь гласит: «Не прелюбодействуй, если только женщина не ненавидит своего мужа»? — насмешливо спросила она.

— Я знаю, что гласит заповедь. Знаю, что нарушил ее.

Признания матушке было, похоже, мало — ее мысли явно устремились дальше.

— Должно быть, она погибла в суматохе. Иначе ты бы не вернулся.

Эдгар кивнул.

— Полагаю, это жена коровника. Как ее звали? Сунгифу?

Она обо всем догадалась! Эдгар почувствовал себя ребенком, пойманным на лжи.

— Ты собирался сбежать той ночью? — уточнила матушка.

— Да.

Милдред взяла Эдгара за руку и понизила голос:

— Что ж, выбирал ты с умом, ничего не скажешь. Мне нравилась Сунни. Она была разумной и трудолюбивой. Жаль, что она мертва.

— Спасибо, мама.

— Она была хорошей женщиной. — Матушка отпустила руку Эдгара, ее голос снова изменился. — Но чужой женой.

— Я знаю.

На этом разговор закончился. Матушка знала, что слов не нужно, что все остальное сделает совесть Эдгара.

Они остановились у ручья выпить холодной воды и передохнуть. Минуло уже несколько часов с тех пор, как они ели в последний раз, но утолить голод было нечем.

Эрман, старший из братьев, был подавлен ничуть не меньше Эдгара, но ему не хватало смекалки молчать об этом.

— Я ремесленник, а не грязный крестьянин, — процедил он, когда семья снова двинулась в путь. — Сам не знаю, зачем я иду с вами.

Матушка не терпела нытья.

— Какой у нас был выбор? — сурово спросила она. — Чем бы ты занялся, не заставь я тебя пойти с нами?

У Эрмана, конечно, не было внятного ответа, он лишь пробормотал что-то насчет того, что подождал бы в Куме, пока все наладится.

— Да ничего бы не наладилось! — в сердцах воскликнула матушка. — Знаешь, что тебя ждало бы? Рабство. Уж поверь. Когда люди умирают от голода, они становятся рабами.

Обращалась она к Эрману, но Эдгара ее слова потрясли сильнее, чем брата. Ему и в голову не приходило, что он может однажды стать рабом. Такое откровение вгоняло в ступор. Неужели именно эта участь ожидает их семью, если они не смогут обустроиться на новом месте?

Эрман раздраженно бросил:

— Никто меня не поработит.

— Зачем кому-то тебя порабощать? — удивилась матушка. — Ты добровольно вызовешься.

Эдгару доводилось слышать о людях, добровольно продававшихся в рабство, но личного знакомства ни с кем таким он не водил. Конечно, он встречал множество рабов в Куме, где среди свободных хотя бы каждый десятый был рабом. Молодые и привлекательные девушки и юноши становились игрушками богатых мужчин. Остальные тянули плуги, получали побои, когда уставали, и проводили ночи на цепи, как собаки. Большинство из них составляли уроженцы Британии, выходцы с диких западных окраин — из Уэльса, Корнуолла и Ирландии. Время от времени оттуда предпринимали набеги на более богатых англов, похищали домашний скот, кур и оружие; англы же в отместку сжигали деревни и забирали рабов.