Вечер и утро

— Господи, чем мы Тебя прогневили?

Из-за спины донесся звук, напоминавший общий вздох.

— В чем мы согрешили? — продолжал епископ. — За что Ты нас караешь? Взываем о прощении, о Всевышний!

Это была наполовину молитва, наполовину проповедь. Уинстену требовалось внушить жителям Кума, что беда, которая обрушилась на их дом, случилась по воле Божьей. Набег викингов следовало воспринимать как наказание за грех.

Впрочем, одними только упреками и увещеваниями делу не поможешь, предстояло погрузиться в повседневные хлопоты, поэтому Уинстен не стал затягивать с напутствием.

— Сейчас, приступая к восстановлению нашего города, — изрек он в заключение, — мы должны удвоить свои усилия, показать себя смиренными и богобоязненными христианами во имя Господа нашего Иисуса Христа. Аминь.

— Аминь, — откликнулась толпа.

Епископ выпрямился, повернулся так, чтобы все увидели его залитое слезами лицо, и повесил крест обратно на шею.

— А теперь, пред ликом Божиим, я призываю моего брата, элдормена Уилвульфа, совершить правый суд.

Бок о бок Уинстен и Уилвульф прошли по нефу к дверям, за ними шагали Уигельм и Ульфрик. Горожане следовали за ними.

Снаружи Уилвульф огляделся.

— Я буду вершить суд прямо тут.

— Очень хорошо, милорд. — Ульфрик щелкнул пальцами и велел ближайшему монаху: — Принеси кресло. — После чего снова повернулся к Уилвульфу: — Чернила и пергамент понадобятся, элдормен?

Уилвульф умел читать, но письмом не овладел. Уинстен, как и большинство высокопоставленных священнослужителей, был сполна обучен грамоте, а вот Уигельм оставался неграмотным.

— Думаю, мы вряд ли будем что-то записывать, — сказал Уилвульф.

Внимание Уинстена отвлекла высокая женщина лет тридцати в драном красном платье, привлекательная, несмотря на пятно пепла на щеке. Говорила она очень тихо, но он разбирал каждое слово, проникнутое отчаянием.

— Помоги мне, милорд епископ, молю тебя! — произнесла она.

Уинстен отмахнулся:

— Не приставай ко мне, глупая сука.

Он знал эту женщину — Мегенсвит, если коротко, то Мэгс. Она жила в большом доме с десятком или дюжиной других женщин — одни были рабынями, другие добровольно возлегали с мужчинами за деньги.

— Уж ты точно не первая из тех, кому я сострадаю в Куме, — добавил он, не глядя на нее, негромко, но решительно.

— Но викинги забрали всех моих девушек и похитили мои деньги!

Значит, теперь все стали рабынями, подумалось Уинстену.

— Обсудим позже, — проворчал он, а затем возвысил голос, покосившись на людей поблизости: — Прочь с глаз моих, мерзкая блудница!

Мэгс немедленно отступила.

Два монаха приволокли большое дубовое кресло и поставили его посреди открытого пространства. Уилвульф сел в кресло, Уигельм стоял слева от него, а Уинстен расположился справа.

Пока горожане собирались вокруг, братья вполголоса переговаривались между собой. Все трое привыкли получать доход от Кума. Этот городок был вторым по значимости поселением во владениях Уилвульфа, уступал только Ширингу. Каждый дом платил подать Уигельму, который делился доходами с Уилвульфом. Также с горожан взимали десятину в пользу церкви, а та отчисляла долю епископу Уинстену. Еще Уилвульф брал подати с вывоза и ввоза товаров через местный порт, а Уинстен исправно получал средства от монастыря; Уигельм же обложил поборами рубку леса. Но два дня назад весь этот поток богатств прервался.

Уинстен мрачно предрек:

— Похоже, тут еще долго никто ничего не заплатит.

Придется ужаться в расходах. А ведь епархия и без того не слишком прибыльная. Вот будь он, подумалось Уинстену, архиепископом Кентерберийским, беспокоиться было бы не о чем — все богатства церкви на юге Англии были бы в его распоряжении. А у епископа Ширинга возможности крайне скромные. Надо прикинуть, от чего предстоит отказаться. Брр! Он ненавидел отказываться от удовольствий.

Уигельм пренебрежительно махнул рукой:

— У всех горожан припрятаны денежки. Пригрозишь вспороть брюхо — тут же сами выложат.

Уилвульф покачал головой:

— Не глупи, брат. — Этот совет он повторял Уигельму неоднократно. — Большинство горожан потеряли все, что у них было. Ни еды, ни средств, чтобы ее купить, ни способов заработать… По зиме они начнут собирать желуди на суп. Те, кому посчастливилось выжить, ослабеют от голода. Дети станут умирать от болезней, старики будут падать без сил и ломать себе кости, а молодые и крепкие попросту сбегут отсюда.

Уигельм досадливо насупился:

— Так что нам делать?

— Мы поступим мудро, если умерим наши притязания.

— Что, вот прямо так взять и отменить подати?

— Глупец! Мертвые податей не платят. Если эта кучка выживших снова займется рыбной ловлей, ремеслом и торговлей, быть может, следующей весной они и смогут нас содержать.

Уинстен согласно кивнул. Уигельм явно был против, но спорить не стал: в конце концов, Уилвульф был старшим — по возрасту и по положению.

Когда все было готово, Уилвульф произнес:

— Что ж, приор Ульфрик, поведай нам, как все было.

Начался суд элдормена.

Ульфрик сказал:

— Викинги явились два дня назад, на рассвете, когда все спали.

Уигельм процедил:

— Почему вы не отбились от них? Струсили?