– Не стану я в это встревать! – отрезал Смолбери. – Дело-то больно кляузное. Вот увидите, он сам к ней вот-вот нагрянет!
– Кто его знает! Ступай-ка ты, Лейбен.
– Что делать, уж пойду, – скрепя сердце согласился Толл. – А что мне сказать-то?
– Ты только вызови хозяина.
– Ну нет. Не стану я говорить с мистером Болдвудом. Ежели кому скажу, то только хозяйке.
– Делай как знаешь, – отозвался Сэмуэй.
Лейбен подошел к дверям. Когда он их распахнул, шум и гул голосов выплеснулся наружу, как волна, набегающая на берег – празднество происходило тут же, в холле, – и перешел в глухой рокот, едва дверь захлопнулась. Приятели напряженно ждали, глядя, как темные вершины деревьев покачиваются в небе и временами вздрагивают под легким ветерком; казалось, их интересовала эта картина, но на самом деле им было не до нее. Один из них принялся шагать взад и вперед, но вскоре остановился, почувствовав, что теперь не до прогулок.
– Думается, за это время Лейбен уже мог бы повидать хозяйку, – прервал молчание Смолбери. – Видно, она не пожелала с ним говорить.
Дверь отворилась. Из дома вышел Толл и направился к товарищам.
– Ну что? – спросили оба разом,
– Мне так и не пришлось вызвать ее, – запинаясь, пробормотал Толл. – Все стараются веселиться, да что-то у них не клеится, хотя есть все, что душе угодно. У меня, ей-богу, не хватило духу окатить их холодной водой, хоть убей – не пойду на это!
– Знаете что, войдемте-ка мы все вместе, – мрачно сказал Сэмуэй, – может, я улучу минутку и перекинусь словечком с хозяином.
Все трое вошли в холл; это просторное помещение было убрано для приема гостей. Наконец начались танцы. Батшеба колебалась, не зная, оставаться ли ей или уйти; еще совсем недавно она была молоденькой девушкой, а теперь приходилось напускать на себя степенность, и это ее тяготило. По временам ей казалось, что никак не следовало приезжать сюда, потом ей приходило в голову, что это было бы очень жестоко с ее стороны. Наконец Батшеба выбрала нечто среднее, сказав себе, что пробудет около часа и незаметно ускользнет; с самого начала она твердо решила не танцевать, не петь и вообще не принимать участия в празднестве, оставаясь лишь зрительницей.
Когда намеченный ею час прошел в болтовне и разглядывании гостей, Батшеба шепнула Лидди, чтобы та не спешила уходить, а сама пошла одеваться в небольшую гостиную, украшенную, как и холл, падубом и плющом и ярко освещенную.
Комната была пуста, но не прошло и минуты, как появился хозяин дома.
– Миссис Трой, надеюсь, вы не уезжаете? – сказал он. – Праздник только что начинается.
– Прошу меня извинить, но я хотела бы уйти, – в голосе ее прозвучала тревога: она помнила о своем обещании и предвидела, о чем он сейчас заговорит. – Время еще не позднее, – прибавила она, – я пойду домой пешком, а Лидди и мой работник пусть возвращаются, когда им вздумается.
– Я уже давно ищу случая поговорить с вами, – сказал Болдвуд. – Вероятно, вы догадываетесь, о чем будет речь.
Батшеба молча опустила глаза.
– Вы даете мне его? – пылко спросил он.
– Что? – прошептала она.
– А, вы уклоняетесь! Я имею в виду обещание. Я не хочу вырывать его у вас и буду молчать о нашем сговоре. Только дайте мне слово! Вы же знаете, что это чисто деловое соглашение между двумя людьми, и тут нет речи о страсти, – Болдвуд сознавал, что он лжет, говоря так о себе, но он уже убедился, что иначе ему не подступиться к ней. – Обещание выйти за меня замуж через пять лет и восемь месяцев. Вы должны дать мне его!
– Чувствую, что должна, – проговорила Батшеба, – ведь вы так настаиваете. Но ведь за это время я сильно изменилась… я несчастная женщина… и уже не та… не та…
– Вы по-прежнему прекрасны! – вырвалось у Болдвуда. Он сказал от чистого сердца, с глубоким убеждением, не допуская и мысли, что она могла воспринять это как грубую лесть и желание угодить ей.
Однако его слова не произвели особого впечатления, и она сказала вполголоса бесстрастным тоном, который доказывал, что она говорит правду:
– Я не испытываю никакого чувства. Я оказалась в трудном положении и, право, не знаю, как поступить, и мне не с кем посоветоваться. Но все же я даю слово, раз вы его требуете. Я смотрю на это как на уплату долга.
– Итак, вы выйдете за меня замуж через пять или шесть лет?
– Не будьте так настойчивы. Я не выйду ни за кого другого.
– Но вы должны назначить время, иначе какое же это обещание!
– Ах, я не знаю! Отпустите меня, пожалуйста! – взмолилась она, тяжело дыша. – Я боюсь поступить неправильно! Мне хотелось бы отдать вам должное, но если я это сделаю, я могу причинить себе вред и, может быть, нарушить заповедь. Есть основания сомневаться в его смерти, а если он жив, то я совершу ужасное преступление. Дайте мне посоветоваться с поверенным, мистер Болдвуд.