Вдали от безумной толпы

Трой нашел это предложение приемлемым: так как реплики Турпина отличались краткостью и было их немного, вся прелесть пьесы заключалась в бурно развивающемся действии. Итак, представление началось, и в нужный момент Черная Бесс выскочила на зеленую арену под рукоплескания зрителей. Сцена у заставы, когда в полночный час полицейские гонятся по пятам за Бесс с Турпином и заспанный сторож в ночном колпаке с кисточкой уверяет, что в ворота не проезжал ни один всадник, вызвала бурный восторг у Коггена.

– Здорово! – загремел он, и его крик разнесся по всей ярмарке, заглушив блеяние овец, а Пурграс осклабился, наслаждаясь драматическим эффектом контраста: герой только что лихо перемахнул на скаку через ворота, а его враги, представители хромоногого медлительного правосудия, вынуждены были остановиться и ждать, пока их пропустят. Когда умирал Том Кинг, Джозеф судорожно схватил за руку Коггена и пробормотал со слезами на глазах:

– Ведь он не по-настоящему убит, Джан, это только так!

А когда была разыграна последняя печальная сцена и труп ретивой верной Бесс должны были унести на деревянном щите двенадцать добровольцев из числа зрителей, Пурграс в неудержимом порыве ринулся вперед и предложил свои услуги.

– Будет о чем порассказать у Уоррена, Джан, услышат и наши детишки! – воскликнул он, приглашая товарища последовать его примеру.

И действительно, Джозеф с тех пор много лет рассказывал в Уэзербери тоном человека, немало перевидавшего на своем веку, как он собственной рукой касался копыта Бесс, подпирая плечом щит, на котором она лежала. Если, как утверждают некоторые мыслители, бессмертен тот, чей образ навеки запечатлен в памяти людей, то Черная Бесс обрела в этот день бессмертие (если только раньше им не обладала).

Между тем Трой, пораздумав, загримировался так, что стал совсем неузнаваемым, и хотя у него посасывало под ложечкой при выходе на сцену, вскоре ему стало ясно, что искусной разрисовкой лица он добился полной метаморфозы и даже Батшебе его не узнать. Все же он вздохнул с облегчением, когда пьеса окончилась.

Вечером состоялось второе представление, и балаган осветили. На сей раз Трой спокойно исполнял свою роль и даже отважился произнести несколько реплик. Но когда он заканчивал последнюю, стоя на самом краю арены, чуть не вплотную к первому ряду зрителей, то заметил на расстоянии какого-нибудь ярда мужчину, впившегося глазами в его профиль. Трой быстро отошел подальше от любопытного, узнав проворовавшегося управителя Пенниуэйса, заклятого врага своей жены, который все еще околачивался в окрестностях Уэзербери.

Сперва Трой решил не обращать внимания и действовать, как подскажет необходимость. По всей вероятности, этот человек его узнал, но, может быть, и нет. Трой не без оснований опасался, что весть о его возвращении опередит его в Уэзербери и он окончательно упадет в глазах жены, если та узнает о его теперешней профессии. К тому же, если он решит совсем не возвращаться, ему могут повредить толки о том, что он жив и обретается по соседству. Во всяком случае, необходимо узнать, как обстоят денежные дела жены, прежде чем принимать окончательное решение.

Мучаясь неизвестностью, Трой отправился на разведку. Ему пришло в голову, что было бы весьма благоразумно разыскать Пенниуэйса и попытаться завести с ним дружбу. Он подвязал густую бороду, взятую из реквизита цирка, и в таком виде отправился бродить по ярмарке. Уже стемнело, и почтенные люди закладывали свои повозки и двуколки, собираясь ехать домой.

Самый большой из балаганов с закусками был оборудован на ярмарке владельцем гостиницы из соседнего городка. Считалось, что в этом заведении можно неплохо подкрепиться и передохнуть. Хозяин Тренчер (как его фамильярно величали в местной газетке) был человек солидный и славился по всей округе своей изысканной кухней. В его палатке имелось два отделения, первого и второго класса, а в глубине первого находилось еще помещение для самой изысканной публики; оно было отгорожено стойкой с закусками, за которой суетился сам хозяин в белоснежном фартуке и нарукавниках; Он обслуживал посетителей с таким видом, будто всю жизнь провел в этой палатке. В обители для избранных стояло несколько стульев и стол, а на нем спиртовой чайник и кофейники накладного серебра, фарфоровые чашечки и блюда с пудингами; в канделябрах горели свечи, и создавалось впечатление уюта и роскоши.