Вдали от безумной толпы

Находясь в состоянии прострации, Трой не замечал, что эти романтические причуды, продиктованные раскаянием, достаточно нелепы. Унаследовав черты характера от предков, живших по обеим сторонам Ла-Манша, он проявлял в подобных обстоятельствах недостаток душевной гибкости, свойственный англичанину, наряду с типичным для француза отсутствием чувства меры и склонностью к сентиментальности.

Ночь была облачная, сырая и непроглядная. Фонарь Троя необычайно ярко освещал два старых тиса и, казалось, отбрасывал лучи в неизмеримую высоту, к темному пологу облаков. Но вот крупная капля дождя упала на руку Троя, а вслед за тем другая угодила в отверстие фонаря, свеча зашипела и погасла. Трой порядком устал, время уже близилось к полуночи, дождь все расходился, и он отложил окончательную отделку до рассвета. Он пробрался ощупью вдоль стены, перешагивая в темноте через могилы, и наконец очутился у северного фасада колокольни. Тут он вошел под портик, опустился на стоявшую там скамью и уснул.

Глава XLVI Химера и ее проделки

Четырехугольная колокольня уэзерберийской церкви была построена в четырнадцатом веке, и над каждым из ее фасадов, обнесенных наверху парапетом, красовалось по две химеры. Из этих восьми каменных фигур в описываемый нами период времени только две выполняли свое назначение, а именно выбрасывали из пасти воду, стекавшую со свинцовой крыши. У четырех химер (по одной на каждом фасаде) пасть была забита: прежние церковные старосты сочли их излишними, а две химеры были разбиты и сброшены; впрочем, это не нанесло особого ущерба колокольне, ибо две уцелевшие химеры, пасть которых оставалась открытой, вполне справлялись со своей работой.

Некоторые утверждают, что самый верный критерий жизненности искусств той или иной эпохи – выразительность, какой достигают величайшие мастера этого времени в области гротеска; в отношении готического искусства это положение надо признать неоспоримым. Уэзерберийская колокольня являла собой пример довольно раннего применения орнаментального парапета на здании приходской церкви (чего мы не встречаем на кафедральных соборах), и химеры, составляющие неотъемлемую часть парапета, здесь особенно бросались в глаза, отличаясь непревзойденной смелостью художественной манеры и оригинальностью замысла. В их уродливости была, если можно так выразиться, своего рода симметрия, характерная не столько для британского, сколько для континентального гротеска той эпохи. Все восемь химер резко отличались друг от друга. Зритель был убежден, что нет ничего на свете чудовищнее фигур, находившихся на северном фасаде, пока он не переходил на южную сторону колокольни. Из двух химер этого фасада лишь стоящая в юго-восточном углу имеет отношение к нашему рассказу. В ней было слишком много человеческого, чтобы уподобить ее дракону, слишком много сатанинского, чтобы отождествить с человеком, слишком большое сходство со зверем, чтобы сравнить с дьяволом, и недостаточное сходство с птицей, чтобы назвать ее грифоном. У этого отвратительного каменного создания была морщинистая кожа, короткие, стоявшие торчком уши, глаза, вылезавшие из орбит, а пальцами рук оно растягивало свою пасть, как бы давая выход извергаемой ею воде. Нижний ряд зубов был стерт до основания водой, но верхний еще сохранился. Возвышаясь фута на два над стеной, в которую вросли его лапы, чудовище вот уже четыреста лет хохотало, глядя на окружающий мир, беззвучно в сухую погоду, а в дождь – с громким бульканьем и фырканьем.

Трой спал под портиком, а снаружи дождь все расходился. Внезапно химера начала плеваться. Потом из ее пасти с высоты семидесяти футов полилась тоненькая струйка; капли мелкой дробью барабанили по земле во все учащающемся ритме. Постепенно струя утолщалась и набирала силы, вода выбрасывалась все дальше и дальше от колокольни. Когда дождь перешел в бурный непрерывный ливень, с крыши хлынули вниз целые потоки воды.

Проследим их путь в этот отрезок времени. Текучая парабола, все более удаляясь от стены, перемахнула через покрытый лепными украшениями цоколь, через груду камней, через мраморную облицовку памятника и обрушилась прямо на середину могилы Фанни Робин.

Еще недавно низвергавшийся сверху поток падал на разбросанные кругом камни, которые принимали натиск воды, прикрывая землю как бы щитом. Но за лето все камни были убраны, и теперь поток свободно растекался по голой земле. Уже много лет вода не выбрасывалась так далеко от колокольни, и подобная опасность не была предусмотрена. Вдобавок в этом заброшенном уголке кладбища, случалось, два-три года подряд не появлялось новых обитателей, а если кто и поселялся, то лишь бедняк, браконьер или какой-нибудь отпетый грешник.