Вчера

Городок состоял из двух десятков жилых трёх и четырехэтажных домов, нескольких штабных, хозяйственных, спортивных (стадион), госпиталя, двух магазинчиков и иных обитаемых построек, и около каждой был непременный туалет, ибо иначе, при отсутствии всяких удобств в домах, пришлось бы по нужде бегать в сопки, загаживая уникальный ландшафт.

Нам с Володькой выдали по две пары рукавиц, коричневые халаты, по одному заплечному опрыскивателю системы «Автомакс‑1» и — с Богом, мать вашу!.. Распыляли ДДТ от выплода вредных насекомых, обитающих в отходах человеческой жизнедеятельности, брызгали полы лизолом от коварного холерного вибриона и обильно посыпали посадочные места туалетов (очки) и две доски, имитирующие парижские писсуары, хлорной известью.

В дурацких коричневых халатах мы выглядели, как дебилы. В день успевали за полчаса обгадить дезсредствами три уборных, растягивая удовольствие с таким расчетом, чтобы работы хватило на десять дней.

С учётом того, что стояла обычная здесь жара в 30–32 градуса, находиться в этих уборных более пяти минут грозило потерей рассудка, затем сознания, а ещё потом через несколько минут и жизни. Поэтому мы в основном отлёживались на ближайшей сопочке в зарослях полыни, загорали пока ветерок сдувал смрад с наших перетруженных мышц, до одури вглядывались в синее бездонное небо, тоскливо следили взглядами за облаками, неторопливо плывущими в такой недоступный нам на два года мир относительной личной свободы.

Фельдшер Анатолий проверял проделанную работу, обходя готовые объекты в 17.00. С этим Анатолием я как–то раззнакомился, он даже разок пригласил меня через несколько дней в гости. Жил он в скромном глинобитном домике из трех комнатёнок, стоявшем в том углу поселка, где обитало в собственных домах несколько вольнонаёмных семей из местного населения, предков которых судьба занесла ещё до революции в эти неповторимые места. Пошёл я к нему в гости не сразу, а после доброго часа отмачивания в дивизионной бане, куда нашему льготному контингенту разрешалось ходить два раза в неделю индивидуально, а не строем, как положено в армии. Тепло меня приняла и маленькая, опрятная жена Анатолия. Угостили домашним супом с курицей и овощным рагу.

Разговорились, и я выболтал, что женат и очень жду, когда Нина приедет проведать, но не знаю, где ей остановиться. Хозяева любезно предложили, чтобы она остановилась у них. Я на радостях сказал, что завтра же дам жене телеграмму о том, что вопрос с жильем решен. С моей стороны весь этот разговор был импровизацией, и я ещё не знал, во что всё выльется. Во всяком случае, казалось мне, можно будет на любом этапе эту договоренность отложить или отменить.

Ещё через два дня нас с Володькой отозвали с фронта борьбы за здоровье нации и бросили на погрузочно–разгрузочный фронт. Впервые со дня призыва нам предстояла командировка за периметр дивизии. Подошла утром бортовая «ГАЗ‑51», в кабину сел лейтенант, мы с Володькой залезли в кузов на кучу пустых мешков и понеслись в сторону городка Борзя, в котором когда–то гнусные японские самураи в паровозной топке сожгли бессмертного героя Лазо. Это уже совсем близко от границы, на которой расположилась станция Даурия. За три часа добрались до пункта назначения. Эта самая Борзя оказалась прекрасней, чем Париж, хотя мы и не имели возможности их сравнить.

Быстро в каком–то складе нагрузили сорок мешков сахара в обмен на порожние, укрыли брезентом, и тут лейтенант проявил несвойственную советскому офицеру мягкотелость и разрешил нам пройтись по городу минут 20. Мы не только прошлись, но и сумели купить две бутылки пива. Сам он тоже побежал по магазинам выполнять поручения любимой жены. Ну, где двадцать, там и тридцать. Вернулись мы к машине через час, а лейтенант припёрся еще минут через сорок. «Где вы лазите," — нашелся он, — «я вас больше часу повсюду ищу!» Городок состоял из трёх продольных и двух поперечных улочек, которые прекрасно просматривались из центра, от неизменного Ильича.

После захода солнца сильно похолодало, что здесь не редкость, и на обратном пути нам очень пригодился брезент, которым был укрыт сахар. Он укрыл и нас. Мы бережно приобщались к драгоценному пиву, заедая от припасённой буханки свежего борзинского хлеба и пели песни. Домой в расположение добрались уже затемно.

10 июля дивизия вернулась с учений, но всех слабаков оставили при хозвзводе до конца действия льготных справок, то есть мне предстояло курортничать по девятое августа.

К середине июля у меня созрел дерзкий план побега из армии. Затем я снова побывал дома у Анатолия и обрадовал их тем, что Нина дала, мол, телеграмму о том, что взяла на период Фестиваля отпуск и приедет поездом числа 25‑го на две недели, пока я относительно свободен и на легком труде. Они согласились, чтобы она пожила у них, обещали дать нам комнату с почти новым диваном.