Вазкор, сын Вазкора (1978)

Меня это обеспокоило, так как, хотя Котта и моя мать часто бывали вместе, женщины ходили в палатку Котты только когда нуждались в помощи или болели.

Я отдал зайцев женщине, чтобы она ошкурила и очистила их, сказал, что ее ждет, если она украдет хоть часть из них, а потом направился по тоннелям к жилищу Котлы.

Я не вошел сразу, никогда не знаешь, какие женские дела там происходят, и окликнул ее снаружи.

— Минуту, воин, — сказала Котта.

Я услышал приглушенные звуки рвоты, и живот мой сжался, как клубок змей.

Вскоре из палатки появилась фигура слепой целительницы, томная на фоне белого снежного света. Она что-то проверила, а потом подошла ко мне. — У тебя Тафра? — спросил я ее.

Ее синие, слепые, видящие глаза посмотрели в мои, как два кремня.

— Тафра.

— Она больна?

— Нет. Не больна. Она носит еще одного сына для Эттука.

Шок от ее слов ударил меня, как кулак. Я знал все истории — как Котта при помощи своего искусства помогала Тафре избежать беременности, что новые роды убьют Тафру, как это почти случилось при моем рождении. Я сказал:

— Значит, твое волшебное зелье подвело ее? Ты пробуешь другое колдовство, чтобы избавиться от этого?

— Что? — сказала она, еще суровее, чем я. — Ты думаешь, Котта настолько глупа, что будет замышлять что-то против семени вождя?

— Не серди меня, женщина. Я знаю, чем ты занималась. Думаешь, я хочу, чтобы она рожала этого ребенка? Это убьет ее, правда? Она не молоденькая девочка, и едва не умерла из-за меня. Поэтому освободи ее. Красный боров имеет достаточно сыновей.

— Я слыхала, ты следишь за своим языком, когда говоришь с воинами, — сказала она. — Тебе следует следить за ним сейчас. Может, я скажу Эттуку, как его наследник говорит о Нем. — Скажи. Но сначала освободи ее от этого бремени или мы поговорим по-другому.

Она засмеялась, всего один смешок, и, приподняв вуаль, плюнула. Она стояла, большая и грубая, откинув голову назад.

— Не учи меня, черноголовик. Я не твои хнычущие жены, что выполняют твои приказы и любят это.

Я поддал бы ей так, что она полетела бы, но услышал вдруг, что Тафра зовет меня из палатки.

Я отложил удар и прошел мимо Котты сквозь полог. В палатке сильно пахло женщинами, травами и жженым углем жаровни. Тафра лежала на коврах, но приподнялась на локте, чтобы посмотреть на меня. Она больше не носила шайрин в моем присутствии, и она была бледнее Асуа, когда та плакала и просила о жизни своей дочери.

— Все хорошо, Тувек, — сказала Тафра, улыбаясь мне. — Это сделает мне честь, я ведь думала, что уже вышла из такого возраста.

Я посмотрел на нее, на ее белое сжавшееся лицо и зеленовато-голубой изумруд Чулы в ямке под горлом.

— Я убью его за это.

Она посмотрела на меня в ужасе и вцепилась в мое запястье.

— Нет, Тувек. Нет. Это хорошо. Я счастлива. Теперь он останется верным мне.

Котта вошла позади меня. Она сказала:

— У него разболтанный язык, у прекрасного воина, когда он спускает свои мысли с поводка. Неужели ты думаешь, мальчик, что я ничего не сделала, чтобы помочь твоей матери? Я давала ей зелье и делала другие вещи, но плод закрепился. Я ничего больше не могу сделать, иначе я поврежу ей. Раз так случилось, я должна постараться сделать так, чтобы у нее было достаточно сил для родов. Женщины ничего не знают. Первый ребенок часто трудно рождается. Он прокладывает путь. Потом легче.

Глаза Тафры были безумными от страха и страдания, и она снова улыбнулась и сказала мне, как она счастлива.

Глава 2

В ту ночь зиму прорвало. Дождь хлынул потоками, и нижние тоннели были затоплены. Потом вышло солнце, бледно-желтое, как обесцвеченная медь.

У моуи существовало поверье, что летнее солнце — это золотая девушка, которая играет на дудочке, призывая все живое выйти на землю. Внезапно черно-зеленая пустота долин оживает и наполняется птицами и зверьем как по волшебству. И когда они начинают танцевать в травах, голодные охотники настигают их. Птица накалывает червяка, большая кошка перегрызает птичке шею, человек вонзает свое копье в сердце кошке. Таков мир. Даже человеку лучше бы оглядываться назад: поблизости может оказаться волк или другой человек, или судьба — самый голодный охотник из всех.

В месяц Стрелы началось переселение с гор на Змеиную Дорогу, и зимнему перемирию пришел конец. Перед тем как снимать палатки мужская половина крарлов дагкта собралась на верхней долине для весеннего совещания.

На сборище все одевались в самое лучшее, нарядился и я. Леггинсы из темно-синей шерсти и шерстяная рубашка алого цвета, отделанная ярко-синим и белым, сошедшие с ткацких станков моих жен. Высокие сапоги и куртка из оленей шкуры, при этом куртка усеяна золотыми кольцами. Плащ из меха черного медведя, с которого я сам его снял; плащ был отделан каймой темного пурпура, застежки были из серебра. Пояс для ножей был из красного бархата, вымененного у моуи, городская вещь, так же как и два железных ножа в Нем. Я позволил Моке побрить мне лицо бронзовой бритвой, потому что у нее не дрожала рука.