Вавилонская башня

— Еще бы не казалось, Ваня, — медленно проговорил профессор. — И не мне одному. Но тут вот какая история… Видишь ли, супруга Иосифа Юрьевича уже была в годах. Она никогда не имела отношения к науке, была домашней хозяйкой, я даже не в курсе, какое у нее образование. А их дочь… Она знаешь чем занимается? Лошадьми. В детстве когда-то попробовала заниматься верховой ездой — и все, на всю жизнь заболела. Иосиф Юрьевич так переживал, когда она бросила хороший вуз и пошла, представь, в конюхи… Ведро, лопата, метла… Впрочем, она теперь известный в Питере человек, свою конюшню держит. Может, замечал, сколько в городе появилось конных повозок? Это почти все ее, а почему? Оказывается, лошади чувствуют дыры и умеют их обходить. Вот… — Он на миг призадумался, глядя вдаль. — Я к тому, что родственники передали Опарышеву архив Иосифа Юрьевича без всяких уговоров и даже с большой радостью. И в дело пойдет, и денежки от издания будут, и… вплоть до того, что в квартире чуть не целая комната освободилась. Квартиру большую он ведь себе так и не выхлопотал, а архив… Компьютеров-то не было, все на бумаге, на бумаге — папками, ящиками, коробками…

— Хватило, я так понял, Опарышеву на докторскую, — пробормотал Кудеяр.

— Знаешь древний анекдот? — усмехнулся Лев Поликарпович. — Встречаются два почтенных ученых, у одного в руке важный такой портфель. «Докторская?» — с уважением спрашивает второй. «Что ты, — отмахивается владелец портфеля. — Ветчинно-рубленая…» Честно тебе скажу, когда докторская диссертация защищается по совокупности мелких работ, к ней относятся с некоторым подозрением. Как к той самой ветчинно-рубленой. Но не в том дело. Года два подряд Опарышев при каждом удобном случае рассказывал, как хорошо идет у него подготовка архивов к печати. Даже молодого парня какого-то, вроде бы головастого, к этому делу привлек. Как бишь его…

— Парамонов Владимир Иванович, — негромко подсказал Скудин. — Младший научный сотрудник.

— Вот, вот. Я сам с ним не имел чести, но говорили, парень был вправду толковый. А потом случилось несчастье…

— Погодите, Лев Поликарпович… «Был», вы сказали?

— Ну, может, он и сейчас есть, дай-то Бог, просто давно уже из виду пропал. Наверное, в бизнес ушел. Или за границу уехал… Нуда Боге ним. Приходит как-то Опарышев на службу… Этого я тоже сам не видал, но премного наслышан. Был он тогда уже ученым секретарем ЦНИИПЭ и вот-вот должен был перебираться в Москву, в аппарат Академии наук. В общем, как-то после длинных выходных опоздал он на работу, чего никогда не бывало, около обеда приходит, как говорится, весь черный, зовет к себе всех, кто знал Иосифа Юрьевича… И закатывает чуть ли не истерику. Просит, чтобы его лишили всех званий и должностей и заслали куда-нибудь, куда Макар телят не гонял. Что такое? А пока он ездил на дачу, прорвало у него в квартире стояк с горячей водой. И как раз в той комнате, где архивы лежали…

Иван задумчиво кивнул. Ему немедленно вспомнился двойной потоп в Ритиной квартире. Размокшая штукатурка, валящаяся с потолка, свист пара пополам с кипятком… И неподъемный чемодан — тоже, как выяснилось, с рукописями.

— Соседей внизу заливает, а квартира заперта, хозяева в отсутствии, — продолжал рассказывать Лев Поликарпович. — Сотовых телефонов тогда еще не было, связи, соответственно, никакой. Пришлось аварийщикам собирать понятых, звать вневедомственную охрану, выламывать двери, а в квартире такое!.. Все плавает. В горячей воде. Ну а мастерюгам, сам понимаешь, не до бумаг, им чинить надо… Выходные, я уже сказал, были длинные, а на улице мороз… Бумага старая, чернила тоже… Короче, удалось спасти едва четверть архива, да и то…

Он неожиданно замолчал. Кудеяр, как раз собиравшийся спросить его: «Лев Поликарпович, а вы уверены, что архив в самом деле погиб?» — оторвал глаза от бумаг и увидел, что профессор как-то странно смотрел на экран беззвучно работавшего телевизора. Его рука при этом незряче шарила по столу, нащупывая пульт: видимо, передавали нечто такое, что отвести взгляд даже на мгновение было решительно невозможно.

Телевизор стоял у Скудина как раз за спиной. Иван мигом развернулся, бросая руку к регулятору громкости.

— …А вам, уважаемая доктор Розенблюм, — наполнил комнату родной и знакомый голос Ицхок-Хаима Гершковича Шихмана, — я бы вообще посоветовал сменить научную деятельность на что-нибудь, более соответствующее вашему интеллектуальному уровню. Вы могли бы, к примеру, выучиться вязать…

То есть на самом деле таков был перевод, отнюдь не заглушавший оригинала. И Звягинцев, и Скудин отлично знали английский. Немногое, продиравшееся сквозь сплошное «пи-и-и-и…» пуританской цензуры, отличалось от русского перевода, как крапива от незабудок. Ну а все как есть чудеса шихмановского красноречия постиг, пожалуй, лишь Кудеяр. Он умел читать по губам.