Вавилонская башня

Обойдя это печальное и одновременно величественное место, молодой журналист с женой были потрясены героизму Ленинградцев. И хотя Василий сам был участником войны, и как говорится, прошёл и огонь, и воду, и медные трубы, увиденное не могло не взволновать его. Они с женой купили два букета цветов и подошли к братской могиле. На раскладном стульчике рядом с плитой, где был высечен только год захоронения, сидела женщина. Она так была поглощена своим горем, что нисколько не обратила внимание на подошедшую пару.

— Смотри, — толкнула локтём мужа Катя, — это настоящая Ленинградка.

Женщина не столько услышала, сколько почувствовала, что речь идёт о ней. Она медленно оторвала свой взгляд от плиты и подняла голову.

— Маша!? — неожиданно вырвалось у Василия.

— Вася, неужели это ты!?

Уже через час старые знакомые сидели в настоящей ленинградской коммуналке и вспоминали о своих военных подвигах.

— Ты про задание своё не забудь, — попыталась вернуть разговор в нужное русло Катя.

— Какое задание?

— Я ведь здесь в командировке. Редакция дала мне задание написать повесть о блокаднике, о коренном ленинградце. Вот я о тебе и напишу.

— Нет, — резко ответила Маша. — Я не имею права называться коренной ленинградкой. Вот если бы я пережила тут блокаду, тогда… Впрочем я могу рассказать тебе о настоящем ленинградце. Это дед Макар.

Маша так увлекательно начала рассказывать о деде Макаре, что молодой писатель, будто сам пережил с Макаром блокаду и вместе с ним умер в соседней комнате.

— Вот на этой самой кровати, — показала Маша. — Всё сделал и умер.

Василий не стал откладывать в долгий ящик свою работу и тут же записал основные вехи своей будущей повести.

— Да, интересная история, — сказал он, складывая и пряча листы исписанной бумаги. — Тебе его словно бог послал.

— И ты сюда не сам приехал, — тихо сказала Маша. — Тебя сюда тоже Бог послал.

— Не понял?

— Дело в том, что здесь живёт Кузьма.

— Кузьма? А он то здесь какими судьбами?

— Вот увидишь его, сам и спросишь.

— А командир? Ты о командире что-нибудь слышала?

После этого вопроса Машу словно подменили. Она, как будто, даже рассердилась на Василия за то, что тот задал этот вопрос.

— Нет, о командире я ничего не знаю. Ой! — вдруг вскрикнула она. — время-то сколько! А мне завтра рано вставать. Давайте расходиться. Встретимся завтра, я Кузьму приведу.

Гостям ничего не оставалось, как покинуть гостеприимную хозяйку и вернуться в гостиницу. Перед сном Катя спросила мужа:

— Что это с ней было? Она даже в лице изменилась, когда ты про командира спросил.

— Я заметил. Не только изменилась, но и выгнала нас сразу. Здесь какая-то тайна.

— Ну, что ж, ты разведчик, тайны по твоей части.

При встрече с Кузьмой говорили практически обо всём, но одна тема всегда оставалась закрытой. Стоило задать вопрос о командире или спросить за что посадили Николая, разговор тут же переводился на другую тему. Можно было подумать, что Василий был не из одного партизанского отряда. Наконец, Катя поняла, что происходит. Из всей компании она одна не вписывалась в военные воспоминания. Это она была тем замком, который накрепко закрывал рты товарищей её мужа.

— Маша, а ты не покажешь мне город? — вдруг спросила Катя хозяйку, — а то мы с Васей скоро уедем и когда ещё здесь окажемся?

— Конечно. Когда ты хочешь?

— Да хоть сейчас. Мужчины не обидятся, если мы оставим их?

— Не обидятся, — ответила за мужчин Маша.

— Вот и прекрасно.

Катя с Машей встали, быстро оделись и ушли.

— Что это с ними? — спросил Василий.

— Она говорила, за что Николая ещё во время войны посадили? — вместо ответа спросил Кузьма.

— Нет.

— А за что после войны в тюрьму попал?

Василий отрицательно помотал головой.

— Ну, тогда слушай.

Когда женщины вернулись с прогулки по городу, вся комната была прокурена так, что щипало глаза.

— Ты рассказал ему? — спросила Маша Кузьму.

— Да.

— Теперь давайте решать, что делать будем.

Катя села на диван поодаль от фронтовых товарищей.

— Нет уж дорогая, присаживайся к нам, — сказал Василий. — Мы должны быть одной командой, как тогда.

— У тебя есть удостоверение журналиста? — спросил Василия Кузьма.

— Конечно.

— Вот и отлично. Пойдёшь завтра в школу и скажешь, что хочешь написать очерк о герое-партизане. Сам понимаешь, мне туда соваться нет резона.

— Он же не мог тогда выжить.

— Ты тоже не мог, однако выжил.

— Значит, его не было тогда в башне.

— Не будем гадать.

— Выходит, наша война ещё не окончена.

— Мы её должны закончить. Помни, в заложниках у них и Николай и командир.

Вернувшись в Москву, Василий сразу сел за свою повесть. Он написал её, что называется на одном дыхании. Главный редактор, прочитав её, был вне себя от радости.

— Вот это да, вот это сила! — восторгался он. — Ты знаешь, какая ассоциация у меня возникает? Иван Сусанин, как ты находишь?

— Уж прямо Иван Сусанин. Здесь ни поляков, ни болота.

— Я не в том плане. Он у тебя, как олицетворение всего русского народа. Вот только здесь, — редактор показал на строки и покачал головой.

— А что здесь?

— Ты же видишь, упоминание о Боге совсем неуместно.

— Вот как раз оно здесь необходимо. Дед Макар человек старый.