Вавилонская башня

Наконец двери отварились и в них показались командующий армией с полковником. Генерал подошёл к партизанам и остановился. Те непроизвольно встали со стульев и вытянулись в струнку.

— Товарищ Иванов, — обратился генерал к Ферзю, — Советское правительство за мужество и героизм, проявленное в борьбе с фашистскими захватчиками, снимает с вас судимость и присваивает вам воинское звание — рядовой.

— Служу трудовому народу! — ответил теперь не Ферзь, а рядовой Красной армии Николай Иванов.

— Больше ко мне вопросов нет? — спросил генерал полковника.

— Никак нет. Разрешите отбыть в свой полк?

— Отбывайте.

Привыкание партизан к новой жизни были недолгими. Командир сдал всю документацию отряда в архив особого отдела армии, и обзавёлся новой. Людей одели в форму, изъяли трофейное оружие, выдали новое и поставили на довольствие — всё, как положено по уставу. Единственное, что осталось от прежней жизни, было название. Что бы ни значилось в бумагах штаба, полк всегда называли партизанским. Так и шёл партизанский полк по дорогам войны в составе регулярной Красной армии.

Учитывая огромный опыт работы в тылу врага, полк использовали в основном для разведки. Проводя рекогносцировку, ударная группа неожиданно вторгалась в оборону противника на несколько километров, выпуская несколько разведгрупп, которые уходили в глубокий тыл. Ударная группа держалась до тех пор, пока группы не возвращались с задания. После этого партизанский полк отступал на прежние рубежи. Данные разведки обрабатывались в штабе полка и отправлялись в дивизию, откуда поступали в армию. Такая тактика работала безотказно и обеспечивала сведениями войска перед решающим наступлением. Однако щадящей эту службу назвать было нельзя. Войска, удерживая натиск противника до подхода своих групп, несли большие потери и поэтому полковой госпиталь еле успевал обрабатывать раненых после каждой рекогносцировки. Командир, жалея свою элиту, старался не посылать её в самое пекло, но война есть война и без пекла здесь не обойтись. После очередного задания рядовой Иванов очнулся в полковом госпитале, который бойцы в шутку называли святой инквизицией. Святой, потому что здесь многим возвращали жизнь, а инквизицией, потому что лечили здесь в полевых условиях со всеми вытекающими отсюда последствиями. Николая вырвал из небытия чей-то душераздирающий крик.

— Мать твою за ногу! Что же вы суки делаете!

— Доктор, что мне делать, он матерится? — услышал Николай с другой стороны девичий голосок.

— Это хорошо, что матерится, — отвечал мужской голос. — Главное не допустить болевого шока. У нас с анестезией сейчас напряжёнка.

Николай открыл глаза и увидел перед собой симпатичную девушку. Она задрала одеяло и стала рассматривать его тело. После только что услышанных воплей, веки Николая инстинктивно сильно сжались, ожидая нечеловеческой боли. Однако боли не последовало.

— Ого! — воскликнула девушка.

— Что так всё плохо? — спросил Николай.

— Ну, это кому что нравится.

— Не понял, вы про что?

— А вы про что?

— Я про ранение.

— А я про татуировки, — засмеялась сестра.

— А, вы про это?

— Вы, наверное, верующий?

— Почему?

— Церковь нарисована с куполами.

Ферзю вдруг стало так смешно, что он не смог сдержаться и расхохотался. Сестра испугалась и убежала.

— Доктор, что мне делать, у меня раненый хохочет? — услышал Николай её голос в стороне.

— Что значит хохочет? Когда хохочет это совсем плохо.

Доктор подошёл к Николаю.

— Что с вами голубчик?

— Она сказала, что я верующий.

— Ну и что?

— А ты сам посмотри.

Врач приподнял одеяло и посмотрел. Доктор заулыбался, он хотел сдержать смех, но тоже не смог.

— Здесь всё в порядке, — успокаивал он сестру сквозь смех. — Никакой он не верующий.

Доктор ушёл, а девушка, красная, как рак, подошла к Николаю.

— И всё-таки, какое у меня ранение?

— Перелом обеих конечностей и контузия, — смущённо ответила сестра. — Ранения не опасные, но полежать придётся, пока ноги срастутся.

Николай больше ничего не спрашивал, однако девушка не отходила от него.

— А вы тот самый партизан будете? — робко спросила она.

— Какой тот самый?

— Ну, из которых наш полк сформирован.

— Из них. А что тут такого? В нашем полку большинство бывших партизан.

— Нет, я имела в виду тех, с кого начался партизанский отряд.

— Из тех.

— Ой, как интересно! Да ведь про вас тут легенды ходят!

— Легенды? Это интересно. Расскажешь мне? А то я ни одной не слышал.

— Что же я вам расскажу? Я сама ничего не знаю.

— Неужто ничего? Своё имя знаешь?

— Маша.

— Вот, уже кое-что. А откуда ты?

— Из Ленинграда.

— Училась или работала?

— Школу закончила. Хотела в институт поступать, а тут война. Поступила на курсы медсестёр.

— Значит после курсов сразу сюда?

— Нет.

Маша вдруг заметила, что раненый вместо того, чтобы рассказывать о себе, расспрашивает о ней.

— Обождите, обождите, — протараторила она. Мы же сейчас о вас говорим, а не обо мне.

К сожалению, её надеждам не суждено было сбыться. Какой-то раненый позвал сестру, и Маша вынуждена была прервать беседу.