Вавилон

– В ризе одного из уманов мы нашли послание Эсагилы царю Киру, а в юбке скифской женщины – письмо египетской царевны к фараону. В своем послании жрецы подстрекают персидского властелина продолжать войну и предлагают помощь золотом. Египетская же царевна советует фараону примкнуть к персам и вместе с ними сокрушить Вавилон.

– Теперь ты убедился, царь? – воскликнул Набусардар с укором.

– Не тревожься, князь. Исме-Адад наверняка покарает подлых уманов смертью, как того требует уговор. Я все предусмотрел и оговорил. Скажи лучше, как поступить с этой скифкой, мой верховный военачальник? Поспешим в темницу.

* * *

Валтасар торопился. Стройный, как Тополь, он вдруг сгорбился. Царь понял, что не избежал судьбы отлученного от сонма сильных мира сего.

Он ждал. от Набусардара ободряющих слов и утешения. Ему хотелось услышать, что известия о заговоре ложны, что Дария, единственная звучащая струна на царской лире, дожидается его не злодейкой в темнице, а в покоях, объятых тишиной, готовая каждую минуту принять его ласку. Ведь была же она ласковой в последний раз, так, по крайней мере, ему казалось.

Ища исцеления для своего израненного сердца, царь обратился к Набусардару:

– Утешь хоть ты своего царя, скажи ему, что любовь Дарий не могла быть притворна…

При этих словах из святилища бога Таммуза, к которому они приближались, донеслась песня жрицы:

О, власть любви, о, волшебство!
Бальзам для сердца. Нож, направленный в него.
Любовь – то ясный день, то полуночный мрак,
дарит цветы она,
сулит печаль она,
о, власть любви, о волшебство…

Царь впился острыми ногтями в руку Набусардара.

– Утешься, мой царь…

О, власть любви, о, волшебство…

– Она носит драгоценное семя моего рода… я любил ее горячо, всем сердцем. Скажи же, Набусардар, что ее принудили, что поступила она так не по своей воле.

О, власть, о, волшебство…

– Скажи, что ее принудили.

Бальзам для сердца. Нож, направленный в него…

– Скажи, что она не помышляла об измене, не хотела затоптать росток царского семени.

Любовь – то ясный день, то полуночный мрак…

– Если все это правда – я лишусь ума.

Дарит цветы она,
сулит печаль она…

– Право, Набусардар, рассудок мой не выдержит этого испытания. Я верил, что она любит меня так же преданно и пылко, как любил ее я.

О, власть любви, о, волшебство…

– Мой совет, государь, не суди ее, пока сам не услышишь из ее уст всей правды.

Еще несколько ступеней – и они очутились в подземелье.

– Отпереть! – приказал Валтасар стражникам. – Я войду один…

И он переступил порог темницы, оставив Набусардара за дверью.

Дария стояла напротив входа, прислонившись спиной к стене. Казалось, ее распяли, привязав к перекладинам креста. Лицо ее посинело и осунулось. Глаза потухли.

Но, узнав в полумраке вошедшего, Дария вскрикнула:

– Царь!..

Трудно сказать, чего больше было в ее голосе: ужаса, муки, тревоги или строптивости.

Валтасар услышал в нем ужас и раскаяние.

Поэтому он обратился к Дарии со всей кротостью, на какую был способен:

– Не бойся, Дария. В темницу вступил вавилонский царь, но для тебя – просто Валтасар. Взгляни, я не опоясан мечом. Не жажда мести, а скорбь владеет мной. Дария, Дария, что ты делаешь со мной? Ты не только согласилась переправить фараону постыдное письмо, но и наследника моего погубить захотела. Дария, неужто забыла ты о нашей любви, забыла мои объятия? Неужто кровь не зовет тебя более на пир неги и страсти? Или, может… Сознайся, ведь тебя принудили служить Киру, вредить мне? Но кто? Кто дерзнул пойти наперекор сыну света? Наверное, тот, кто имеет доступ в гарем. Открой мне всю правду, о дочь Сириуша, не бойся, царь простит тебя. Кто этот презренный? Уж не царица ли? Что ты молчишь? Вымолви же хоть слово! Скажи, кто подстрекал тебя, и я брошу изменника на съедение ядовитым змеям. До пояса окунут его в кипящий котел, а туловищем полакомятся острозубые гадюки. В голову ему вобьют каленые скобы, сердце выгрызет тигр, а язык опалит кипящая земляная смола. О, он завопит так, как не вопил еще никто? Может, это кто-нибудь из жрецов?

– Нет, царь, – бесстрастно ответила Дария, словно статуя шевельнула растрескавшимися губами.

– Царица?

– И не царица. Я сама, я сама этого хотела и сделала. Как-то ты сказал, что я – твоя судьба. Так вот, пророчеству твоему суждено было сбыться! Да, я – судьба твоя! Всей душой я желала, чего ты пуще всего страшился. Чтоб остался ты в роду последним из последних! Чтоб сгинул ты, не дав миру потомства, за все насилия, которые ты совершил, за то насилие, которое ты учинил и надо мной.