Вавилон

– Здоровье дороже золота, – кричала она людям, прикрывая язвы на своем теле.

– Будет золото – будет и здоровье, – ответила ей Элига и, переводя дух, отложила пест. – Накупим себе дворцов, каждый день будем купаться да натираться благовониями, как вельможи.

Женщина в язвах махнула рукой и устремила взгляд к Узкой улочке, откуда ежедневно в этот час появлялся жрец бога Эа, утешавший страждущих сочувственным словом. Когда он показался на углу, несчастная выпростала из-под тряпья руки и простерла их к слуге божьему. Тот направился прямо к ней, но не словом утешения, а холщовым мешочком с сушеными травами облагодетельствовал ее на этот раз.

– Омой язвы отваром, – сказал он ласково.

– И тело мое снова очистится?

– Если Эа явит милость – очистится.

– Будь благословен, святой человек, – поблагодарила она его.

Едва он отошел от больной, как его остановила жена гребенщика.

Люди, кланяясь, обступили жреца, у всех на языке был один вопрос.

Не успев поздороваться с жрецом, подмастерье сказал за всех:

– Верно, просвещенный слуга божий все знает про Кира и волчицу. Он человек ученый, для него тайн нету. Вот увидите, на пристани мне не наврали.

Жрец охотно завязал с ним беседу.

– Слыхал, слыхал. О том, что Кира родила волчица, толкуют повсюду. А вот о чем вы тут говорили между собой – мне не ведомо.

– Я тебе расскажу, слуга божий, – протиснулся вперед подмастерье, убрав за спину нож и недоделанный гребень. – Я говорю, что Гарпаг вовсе не убил младенца, а живым унес в лес. Там его нашла волчицу и вскормила своим молоком. Когда он подрос, его приметили пастухи, принесли в царский дворец в Экбатане, и Астиаг узнал в нем сына своей дочери.

– А мне, – важно заметил мастер, – один персидский купец рассказывал по-другому. У Гарпага не поднялась рука на невинного младенца, и он отдал его пастуху Митридату, наказав отнести Кира в чащу и бросить на съедение диким зверям. Но в ту пору жена Митридата, да утешат ее боги, родила мертвого ребенка, и царский пастух решил оставить Кира у себя, а тело своего сына отдал царским солдатам для погребения, выдав его за младенца Манданы. Кир рос, играл на лесных опушках с пастушатами и уже тогда выделялся среди ровесников умом и красотой. Из-за его мудрости и красоты обман Митридата и вышел на свет божий, который ниспосылает нам ясноликий Шамаш.

– Началось все с игры, – перебила мастера жена, видя, что он устал рассказывать, – ребятишки избрали Кира своим царем. Все ему покорялись, и только сын знатного мидийца Артембара отказался подчиниться сыну пастуха. За ослушание Кир велел высечь его плетьми. Мидиец пожаловался на Митридата и его сына царю Астиагу. Когда царь призвал обоих к себе, Кир, носивший в то время, как сын пастуха, другое имя, стал храбро отстаивать свою правоту: «И поделом велел я всыпать ему плетей, он вместе с другими нарек меня царем, а царю надо повиноваться». Речь эта так понравилась владыке великого Мидийского царства, что хотя он и догадался, кто перед ним, однако простил Митридату обман и взял отрока к себе на воспитание. Правда, после того, как маги уверили царя, что Кир ему больше не помеха: раз он был в игре царем над своими сверстниками, стало быть, пророчество уже сбылось и лишено силы на будущее.

– Зато на Гарпага обрушилось возмездие, – осклабился подмастерье, – Астиаг приказал тайком убить его сына и зажарить к обеду, на который он пригласил Гарпага.

– О, – едва не разрыдалась Изиба. Она прикрыла малыша передником и, схватив его, убежала в дом.

– Так ли все было? – стали допытываться у жреца простолюдины.

– Не знаю, сколь правдивы эти слухи, но я не верил бы им. Много тут вздорного. Слухи эти распускают персидские шпионы, чтобы внушить любовь и сочувствие к Киру. А Кир как раз из тех, кто не заслуживает ни любви, ни сочувствия.

– А верно, что он весь оброс шерстью и вместо пальцев у него – когти? – выпалил подмастерье, повторяя домыслы недругов Кира.

– И что из глаз у него огонь полыхает?

– А взгляд испепеляет жилища?

– Что он могуч, как Сакан?

– И даже на человека не похож? – выкрикивали они наперебой.

– Да нет же, – перекрыл их голоса слуга божий, – Кир создан по образу и подобию человека, это могущественный и великий царь, но в груди его – сердце хищника.

– Стало быть, он опасен для людей, как леопард для лесного зверя, – заключил Эрару.

И снова людей охватили тревога и страх.

– Что же нам делать, слуга божий? – пробормотала жена гребенщика.

– Храните спокойствие и благоразумие. Вавилония не сложит оружия.

С этими словами жрец покинул их.

Задумавшись, он шагал меж рядами пальм, глядя на холмы Царского Города, где весною распускаются фиолетовые, под стать предвечернему мареву, цветы катальпы и янтарно-желтый кустарник с запахом меда. Пчелы жужжат над их чашечками, осыпанными пыльцой, как золотистым песком, который суда Валтасара привозят из Аравии вместе со слоновьими бивнями, черным деревом, корицей, серебром, оловянными блюдами и невольниками.

Жрец не дошел еще и до третьего дома, как его вывели из задумчивости громкие крики.