Вавилон

Нанаи вздрогнула и выдернула руку. Да, и в ней живут оба эти чувства, не раз повергавшие ее в трепет. Как часто, нахлынув бурными потоками, они захлестывали ее сознание, лишая ясности мысли! С тех пор как, едва вступив в жизнь, узнала она Устигу и Набусардара, ее преследовали, не отступая, ненависть и любовь. Нанаи стояла меж ними, словно между высокими стенами, уходившими в небесную высь. Впервые они полонили ее в Оливковой роще – с ней случилось то же, что бывает с неосторожным пастухом, погнавшимся за отбившейся овцой и сорвавшимся в пропасть. Теперь она, вроде того пастуха, стоит на песчаном дне ущелья и молит небо о помощи. Некогда она верила в любовь, считая ее неприступной твердыней. А теперь против нее выросла стена, имя которой – ненависть. Ненависть швырнула ее, как игрок кость, в смуту жизни. Прежде любовь вызывала в Нанаи только нежность, теперь она стала источником ненависти. Любовь и ненависть слились в ее сердце в стремительный вихрь, который треплет ее, словно ветер – рубище странника. Неужто же для того и вселились они в ее сердце, чтобы стать ее учителями, величайшими учителями, как говорит Улу? Добрая Таба, провожая ее сюда, предсказывала на прощание, что любовь свою она искупит страданием, во. имя любви она должна претерпеть все муки, предопределенные ей судьбою.

Но кого она любит? Кого ненавидит? Набусардара, Устигу, Улу, Теку?

Сам рок судил ей эту жизнь, и теперь Нанаи яснее чем когда-либо видит, что главный в ней – Набусардар; но что Непобедимый определит для нее?

Нанаи украдкой взглянула на Улу.

Духовный пастырь читал в ее глазах, словно в раскрытой книге, он умел заглянуть в самые сокровенные уголки смятенной девичьей души, словно смотрел сквозь прозрачные воды озера на его дно.

Улу хорошо чувствовал тонкую натуру Нанаи. Он все понимал, даже когда девушка хранила молчание.

Улу был невластен что-либо изменить в ее судьбе, не рискуя нарушить волю Набусардара. Но он всей душой сочувствовал Нанаи. Жреца страшила мысль, что вдруг Непобедимый, натешившись, бросит ее. В конце концов Улу решил, что если уж Нанаи пришла искать здесь защиты от злых помыслов Эсагилы, то ей более пристало принадлежать Набусардару, чем случайному мужчине, который купит ее за золото.

Прервав молчание, Нанаи произнесла;

– Я согласна с тобой. Меня в поступках моих почти всегда вели любовь и ненависть. Но скажи, мой ученый, мой мудрый наставник, неужели также поступаете и ты, и Набусардар, неужели так же вел себя и великий Гильгамеш?

– Да.

– В прошлый раз мы читали предание о том, как храбрый Гильгамеш охотился на львов. Скажи, как стал Гильгамеш великим охотником, что помогло ему – любовь или ненависть?

– И то и другое, – не колеблясь, ответил Улу. – Он любил сильных и отважных, ненавидел слабых и трусов.

– Мне думается, что и Набусардар такой же, как Гильгамеш, – молвила Нанаи, и глаза ее засветились.

– И ты не ошибаешься, – согласился Улу.

– Ну, читай же… читай мне новую легенду о Гильгамеше, премудрый.

Нанаи слушала Улу, затаив дыхание.

Время бежало быстро, так что они и не заметили, как солнечные лучи осветили ветви пиний с другого бока. Не слышали они даже пения и рокота египетской систры, под звуки которой на подворье сменилась стража.

И лишь когда над ними вдруг склонилась седая голова скульптора, они очнулись.

Улу взглянул на солнечные часы и глазам своим не поверил.

– Однако я покушаюсь на время других.

Но скульптор не рассердился, увидев в руках наставника эпос о Гильгамеше.

– О, за чтением преданий о Гильгамеше можно забыть обо всем на свете, не только про глину и резец. И я в молодости целыми днями просиживал над сказаниями о нем. Да и теперь люблю их перечитать. Когда на Вавилонию обрушиваются невзгоды, Гильгамеш укрепляет мои силы, помогает выстоять и верить.

Пока скульптор беседовал с Улу, Нанаи взяла таблички и принялась читать с того места, где они кончили.

Но вскоре Гедека прервал ее.

– Я рад, что тебе пришлось по душе лучшее, что создано халдеями в литературе. Я полагаю, это очень обрадует и непобедимого Набусардара.

Улу поспешил опередить ответ девушки:

– Спору нет, успехи и прилежание Нанаи доставят Непобедимому большую радость.

– Своенравна только, – улыбнулся скульптор. – Вот и теперь ей, видите ли, потребовалась собственная мастерская, а в мою, мол, она будет приходить только за советом.

– Если бы я волен был решать, – попытался смягчить ворчанье скульптора Улу, – то не стал бы ей перечить.

– Досточтимый Улу, – укоризненно произнес Гедека.

– Да, да, мастер, я бы позволил, решить я этого не в силах, но помочь Нанаи мне хотелось бы. Она заслуживает того, чтобы эта ее просьба была исполнена. Ведь и детям дают только те игрушки, которые им по вкусу.

– Но для Нанаи это не детская забава. Она занимается моим ремеслом настойчиво и целеустремленно. Она хочет создавать скульптуры, а не развлекаться.

Глаза Улу задорно вспыхнули.

– Тем лучше, мастер, тем лучше. Ну, не буду отнимать у вас время, – заторопился он, – теперь оно принадлежит вам, да и мне пора приняться за свои дела… Да хранят вас боги.