Читаем Вавилон полностью

– Кажется, Непобедимый перестал и думать о возвращении, – заметила она и сняла с ладони жреца божью коровку с темно-красными, в черных крапинках, крылышками.

– Непобедимый явится, по своему обыкновению, нежданно-негаданно, – утешал Улу девушку, заметив, как переменилось ее лицо.

Нанаи серьезно и грустно посмотрела на него, затем перевела взгляд на божью коровку, которая между тем взобралась на конец ее пальца, расправила крылышки и улетела.

– Вот и нет ее! – воскликнула Нанаи и растерянно оглянулась на белых козлят, словно те должны были разделить ее удивление.

Сочувственно улыбаясь, Улу сел напротив и развязал льняные тесемки, которыми были скреплены тонкие глиняные таблички. Это был эпос о Гильгамеше.

– Погоди, мой мудрый, – остановила его Нанаи. – Я хотела бы кое о чем спросить тебя. Я думала об этом, когда плела венки для священных козлят.

– Пожалуйста, спрашивай.

– Хотела бы я знать, кто обучил человека всему на свете. Ведь когда боги создали его, он был неразумен, лениво грелся на солнышке, ел да пил, как любой щенок, едва покинувший материнское лоно. Вот мне и кажется, что, хотя человек и лишился рая, жалеть ему, право, не о чем. Жил он в раю, а разума у него не было. Но ведь разум важнее любого рая, небесного или земного. Откуда же взялся разум в человеке?

– Я отвечу тебе, избранница моего господина. Греки учат, что первым корифеем школы жизни был Прометей. Халдеи первым своим учителем почитают бога воды Эа, египтяне – бога Тота, китайцы – легендарных мандаринов, иудеи полагают, что сам Ягве преисполнил их мудрости. Я же говорю, что величайшими учителями людей были горы, реки, моря и земля, изобилующая металлом, злаками, зверем и камнем. Не будь мрамора, греки не создали бы неповторимых скульптур. Не будь гранита, не было бы египетских храмов. Не будь кирпича, слепленного из глины, которую несет благодатный Евфрат, не вознесись бы в бездонные выси халдейские строения. Многому научили людей страх, нужда и смерть, но величайшим учителем…

Улу запнулся.

Нанаи дружески улыбнулась ему, побуждая к откровенности. Она любила Улу, как брата, как лучшего из людей. Когда, пробудившись, она думала о нем, ей становилось радостно, лицо ее светлело, девушке хотелось быть доброй и нежной. Нет сомнения, что своим стремлением к знаниям она тоже была обязана Улу. Улу казался ей самым просвещенным из жрецов, самым мудрым из ученых. Никому другому не дано было столь проникновенно оценить художественные сокровища Старого Света. Никто другой столь совершенно не мог постичь красоту и мудрость письменных памятников, начиная с древнейших времен. Улу сам видел многое из того, о чем он рассказывал Нанаи. Ему довелось лицезреть пирамиду Хеопса и знаменитые египетские пилоны. Благоговея, останавливался он подле мраморных скульптур Греции. Улу посчастливилось видеть великолепные чертоги Ассирии и дворец Миноса на Крите. Он хорошо знал архитектурные сооружения прославленного Карфагена и мог не только описать их, но и рассказать, как и почему были они воздвигнуты. Итак, не будь мрамора, у греков не было бы скульптур; не будь гранита, не высились бы пилоны, охраняющие вход в египетские храмы; без глины не были бы воздвигнуты халдейские строения, удивляющие весь свет. Стало быть, учитель человека – это природа. Как проста мудрость Улу!

А еще он сказал, что наставниками человека являются также страх, нужда и смерть, но величайший из них…

Тут Улу замолк, не докончив своей мысли. Нанаи робко напомнила ему, что величайший учитель… С замиранием сердца ждала девушка ответа, словно Улу сейчас откроет перед ней величайшую тайну жизни.

Взгляд учителя посерьезнел; взяв руку Нанаи в свои руки, Улу проговорил:

– Величайшими учителями каждого человека и всего человечества были, есть и будут ненависть и любовь.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза