Вавилон-17. Пересечение Эйнштейна

Он здесь, он грязен, чуж и чужд.
Я покажу ему слова и смыслы.
Придумаю нам всем один язык.
Не чудо белокурое
послала Мать, чтоб мучить нас весной.
Дурные сны его терзают, он несовершенен,
Он пьет и, может статься, не избрал бы красивым быть…

Из «Навигаторов»

…С тобой вступила в нерушимый пакт молчания…

Из «Песни Лиадан»

I

Абстрактные мысли в голубой комнате. Номинатив, генитив, элатив, аккузатив-один, аккузатив-два, аблатив, партитив, иллатив, инструктив, абессив, адессив, инессив, эссив, аллатив, транслатив, комитатив. Шестнадцать падежей финского существительного. Странно: а есть языки, где только единственное и множественное. Американские индейцы обходились даже без числа. Кроме сиу, но там множественное было только у одушевленных. Голубая комната круглая, теплая, гладкая. А по-французски и не скажешь просто – теплая: либо жаркая, либо еле теплая. Если нет слова, как об этом подумать? Да даже если и есть слово, но нет нужной формы – то как? Надо же, в испанском пол есть у всего: у собаки, у стола, у дерева, у консервного ножа. А в венгерском все бесполые: он, она, оно – одно и то же слово. Ты мой друг, но вы мой король – так говорили на английском времен Елизаветы I. Но в некоторых восточных языках, где почти нет ни родов, ни чисел, вы мой друг, вы мой родитель, а ВЫ мой священник, а ВЫ мой король, а Вы мой слуга, а Вы – мой слуга, которого я завтра же рассчитаю, если Вы не возьметесь за ум, а ВЫ – мой король, с чьей политикой я совершенно не согласен, и в голове у ВАС не мозги, а опилки, а ВЫ, может, мне и друг, но если ВЫ еще раз мне такое скажете, я ВАМ такую затрещину влеплю…

И кто вы вообще такой?

Как тебя зовут? – думала она в круглой теплой голубой комнате.

Мысли без имени в голубой комнате: Урсула, Прискилла, Варвара, Мария, Мона, Натика: соответственно Медведица, Старая Дама, Болтушка, Горькая, Обезьяна и Ягодица. Имя. Имена? Что в имени?[8] В каком я имени? В земле моего отца его фамилия шла бы на первом месте: Вон Ридра. В родных краях Молльи я бы вообще носила не его фамилию, а фамилию матери. Слова – имена вещей. Во времена Платона вещи были именами идей – как еще лучше описать платоновский идеал? Но действительно ли слова – это имена вещей, или произошла смысловая путаница? Слова символизируют категории вещей, имя же выделяет одиночный объект. Имя у чего-то, для чего нужен символ, выглядит нелепо, смешно. Символическое обозначение чего-то, что требует имени, тоже нелепо. Воспоминание: порванная занавеска, его пьяное дыхание, ее негодование, скомканная одежда под обшарпанной дешевой тумбочкой. «Иди сюда, женщина!» И она шепчет, до боли в руках сжимая латунный карниз: «Мое имя – Ридра!» Индивидуум, вещь, выделенная из своего окружения и отделенная от остальных вещей в этом окружении. Для индивидуумов символы не годились, так были изобретены имена. Меня изобрели. Я не круглая теплая голубая комната. Я – кто-то в этой комнате. Я…

Все это время глаза ее были полуприкрыты. Теперь она подняла веки, решила встать – и наткнулась на сеть. От неожиданности она задохнулась, упала назад; повернулась набок, чтобы посмотреть на комнату.

Нет.

Она не «посмотрела на комнату».

Она «что-то на что-то».

Первое «что-то» было крошечной вокабулой, которая означала непосредственное пассивное восприятие: не только визуальное, но и слуховое или обонятельное. Второе «что-то» – три такие же микроскопические фонемки разных тонов: одна сообщала, что помещение кубическое, примерно двадцати пяти футов в длину, вторая указывала на цвет и вероятный материал стен (некий голубой металл), третья служила одновременно и заполнителем, обозначающим место для отсутствующих индикаторов функции (которая пока Ридре неизвестна), и грамматической меткой, позволяющей, если нужно, дать отсылку ко всей этой ситуации при помощи одного символа. Причем четыре звука пронеслись у нее в мозгу и оформились во рту быстрее, чем громоздкие три слога только одной «комнаты». Вавилон-17. Она и раньше ощущала подобное с другими языками: что-то распахивается, расширяется, принуждает сознание расти. Но сейчас, сейчас чувство было такое, будто линзу, расфокусированную с незапамятных времен, вдруг навели на резкость.

Она снова попыталась сесть. Функция?