Ватутин

Утром 16 декабря Ватутин находился на командном пункте 1-й гвардейской армии. В теплой бекеше, шарфе, глубоко надвинутой на уши папахе, он все же дрожал от мелкого озноба. По степи клубился туман, сливался с морозной мглой, и вся эта белая пелена скрывала вражеские позиции не только от взора командующего, но и от артиллерийских наблюдателей. Как и в памятный день 19 ноября, о применении авиации нечего было и думать. Стрелки часов подошли к заветной черте — и сразу ударила артиллерия. После артподготовки поднялась пехота. Ватутин пытался следить за ее продвижением в стереотрубу, но бросил это занятие и стал ждать докладов. То ли болезненное состояние, то ли плохая погода, а скорее внутреннее чутье подсказывали ему, что они будут неутешительными. И действительно, эффективность артогня оказалась низкой, а без огневой поддержки пехота топталась на месте. За первую половину дня войска продвинулись всего на 2—3 километра.

— Топчемся? — зябко поеживаясь и глотая горячий чай, спросил Ватутин Кузнецова. — Батов тоже так топтался под Сталинградом, но сумел собрать в кулак танки и прорвал-таки фронт, а у тебя ведь танковые корпуса.

— Так точно, товарищ командующий. Я уже ввел 25-й танковый корпус, но танки начали неожиданно подрываться. Сразу потеряли пять машин.

— Как же так? Ведь ты докладывал, что проходы в минных полях проделаны. Я сам видел вешки ограждения. Значит, не организовали охрану и немцы снова заминировали проходы. Разберитесь немедленно!

— Уже разобрались. Немцы здесь еще летом ставили мины, а потом уже в замерзшую землю над ними. Эти мы сняли, а те, под глубоким снегом, не заметили. Да и пехотинцев они выдерживают, а вот танки...

— Значит, здесь многослойный пирог? И Лелюшенко застрял?

— Выходит, так.

Ватутин на минуту задумался. Выглянул в бойницу. Короткий зимний день клонился к концу. Наступать в темноте по неразминированным проходам было более чем рискованно, но противник за ночь может подтянуть резервы, закрепиться. Правда, проясняется небо, а значит, можно будет пустить в дело авиацию...

— Танки вернуть на исходные, — повернулся он к Кузнецову. — Стрелковые части тоже. Проходы за ночь разминировать. Артиллерии вести беспокоящий огонь. Я немного отдохну, а завтра до света начнем все сначала. С первыми лучами солнца авиация должна быть над противником...

Утром 17 декабря после артиллерийской и авиационной подготовки соединения 1-й гвардейской армии генерала В.И. Кузнецова и 6-й армии генерала Ф.М. Харитонова возобновили наступление. Следом за ними поднялись гвардейцы Лелюшенко. Поддержка авиации и хорошо скорректированный артиллерийский огонь, мощный рывок четырех танковых корпусов сокрушили врага. За три дня боев ударные группировки взломали оборону противника. На участке 1-й гвардейской и 6-й армий прорыв составил 60 по фронту и до 40 километров в глубину. В полосе наступления 3-й гвардейской армии оборону прорвали на фронте 20 километров. Две немецкие и две итальянские дивизии были разгромлены полностью. Обстановка потребовала от немецкого командования принятия срочных мер, и Манштейн вынужден был снять с Котельнического направления 6-ю танковую дивизию и бросить ее против Ватутина. После ухода дивизии натиск деблокирующей группировки резко ослаб, и еще до подхода 2-й гвардейской армии немцы практически были остановлены в каких-то десятках километров от Сталинградского котла. Николай Федорович принял сообщение разведки о появлении танков 6-й танковой дивизии спокойно. Более того, даже обрадовался. Связавшись со Ставкой, он доложил о перегруппировке сил противника и попросил подчинить себе 6-ю армию Воронежского фронта. Этого требовала обстановка. Получив «добро», он немедленно связался с командармами и потребовал повысить темпы наступления, особенно танковых корпусов, приказал организовать в каждой стрелковой дивизии передовые отряды, посадить их на автомобили и пустить вслед за танками. Только вперед — вот главное требование командующего.

И войска подхватили призыв Ватутина. Танковые корпуса, не ввязываясь в бои за отдельные опорные пункты, рванулись по тылам 8-й итальянской армии и оперативной группы «Холлидт». Пехота на автомобилях быстро блокировала узлы сопротивления.

В самый разгар столь удачного наступления Николай Федорович слег окончательно. Температура доходила до 40°, ломило суставы, голова раскалывалась от боли. Он лежал на топчане в закутке командного пункта, укрывшись бекешей, и говорил начальнику медслужбы фронта:

— Ни о каком госпитале не может быть и речи. Если хотите, лечите здесь. Обязуюсь, что не встану с этого топчана, буду выполнять все ваши предписания, но от этих телефонов уйти не могу. Скажу вам по секрету, доктор, наступление идет успешно и доклады командармов для меня лучшее лекарство.

Ватутин был непреклонен, и начмед сдался.

Трудно сказать, что больше помогло — круглосуточное дежурство у постели больного лучших терапевтов фронта или хорошие известия с переднего края, но Ватутин скоро поднялся на ноги.