Ватутин

Безусловно, Василевскому не хотелось расставаться с Ватутиным. Не для того он «вытащил» его к себе замом с Северо-Западного фронта. По сути, Ватутин был правой рукой Василевского, постоянно оставался за него, когда тот выезжал в войска. Но и отказать подчиненному, получившему редкий шанс проявить себя в должности командующего фронтом, Александр Михайлович не мог. И если бы Ватутин являлся для него только подчиненным! Он, как мы знаем, был его однокашником по альма-матер, их связывали дружеские отношения. Это тоже сыграло свою роль, когда Александр Михайлович держал слово перед Сталиным в поддержку Ватутина. Правда, он честно признался, что ему «очень жаль отпускать его из Генерального штаба».

Сталин, внимательно выслушав Василевского, немного помолчал, посмотрел на Ватутина и сказал:

— Ладно. Если товарищ Василевский согласен, я не возражаю.

Потом после небольшой паузы, пройдясь вдоль стола, вновь обратился к Василевскому:

— А товарищ Голиков пусть послужит заместителем у товарища Ватутина, чтобы пострадал своим самолюбием... Так ему и надо!

Что побудило Ватутина обратиться с такой просьбой к самому Верховному главнокомандующему? Ответ на этот вопрос дает его сослуживец, бывший начальник штаба Юго-Западного фронта, Герой Советского Союза генерал армии С. П. Иванов. В своих мемуарах «Штаб армейский, штаб фронтовой» он привёл интересный разговор, который отчасти раскрыл переживания Ватутина в связи с его назначением командующим войсками Воронежского фронта: «Гораздо позднее, когда мы довольно близко сошлись с командующим [Ватутиным], он рассказал мне, какой внутренней борьбы стоил ему тот шаг.

— Штабную работу я люблю и очень высоко ценю, — говорил Николай Федорович, — но давно уже испытывал непреодолимое стремление испробовать себя на командном посту. Находясь длительное время на должности начальника штаба Северо-Западного фронта, я не раз чувствовал, что, будь у меня возможность самому реализовать разработанные штабом под моим руководством планы той или иной операции, я смог бы это сделать не хуже, чем мои тогдашние командующие. Утвердило меня в принятии этого решения то обстоятельство, что, по моему тогдашнему убеждению, положение под Воронежем могло стать столь же критическим, как весной под Харьковом, и там нужен был командующий, способный смело взять на себя ответственность при резком изменении обстановки. Сталина, как мне представлялось, вынуждала отвергать предлагаемые кандидатуры именно излишняя осторожность этих генералов.

— Знаешь, Семен Павлович, — Ватутин вдруг перешел на “ты”, что было ему совершенно не свойственно, — этот мой поступок, наверное, напоминает решение сержанта принять командование ротой, когда он видит, что вокруг в данную минуту нет никого более подходящего, и отваживается мгновенно, хотя в мыслях успело пронестись столько противоречивых чувств.

— И тем не менее, — отозвался я, — все это решалось, очевидно, не с ходу? Ведь перед этим вы побывали на еще не разделенном Брянском фронте и досконально изучили там обстановку.

— Да, хотя и не досконально, но, думаю, основательно ознакомился с ней. Однако переоценил значение Воронежа. Подумал, что главные летние баталии разыграются там, а оказалось — под Сталинградом.

Неожиданно Ватутин умолк, глубоко задумался, а потом спросил:

— Не догадываешься, зачем я рассказал всю эту историю?

Я пожал плечами.

— Хочу узнать, как другой штабник поступил бы в подобной ситуации.

Наступил мой черед поразмыслить, благо дилемма, стоившая передо мной, была лишь теоретической.

— Наверное, поступил бы так же, — ответил я, — тем более учитывая, что Верховный главнокомандующий, видимо, не случайно командировал вас на Брянский фронт перед его разделением: идея этой акции была, как я догадываюсь, ваша?

Николай Фёдорович утвердительно кивнул головой».

...Ватутин вылетел на Воронежский фронт с группой офицеров 12 июля. Прямо с полевого аэродрома Николай Федорович отправился в войска. Стоял жаркий день. На выцветшем холсте неба висело утомленное солнце, над землей плыл горький запах горящих хлебов и перегретого металла. Далеко окрест была слышна артиллерийская канонада, гулко ухали разрывы снарядов и мин, до слуха долетали торопливый говор пулемётов и частая дробь автоматных очередей. Иногда с надрывным воем проносились самолеты, заходя на позиции немцев, находившихся на правом берегу Дона...

Это были отчие края Николая Федоровича. До близкой сердцу Чепухинки отсюда по прямой — около 200 километров. Но в Чепухинке уже хозяйничали немцы. Там остались мать, сестры, маленькие племянники... Как они, живы ли? Незадолго перед вылетом Василевский с укором спросил у него:

— Родные там остались? Что же ты раньше ничего не говорил?! Надо было вывезти своих. Ведь не пощадят их немцы, если узнают, чьи они родственники...

— Неудобно как-то было. Да и никто не предполагал такой поворот событий, — ответил он ему.