Ватерлоо. История битвы, определившей судьбу Европы

«Я молю Господа, чтобы то было последнее сражение в моей жизни», – сказал герцог леди Фрэнсис Шелли всего через месяц после этой битвы. Веллингтон всегда был больше расположен к женщинам, нежели к мужчинам, особенно к молодым, красивым и умным женщинам, а молодая, красивая и умная леди Шелли стала другом герцога на всю жизнь. Он говорил ей:

Дурное это дело – вечно сражаться. Когда нахожусь в гуще сражения, я слишком занят ощущениями, но вскоре после него становится скверно. О славе думать совсем невозможно. Разум и чувства истощены. Мне скверно даже в миг победы, и я всегда говорил, что самое большое после проигранной битвы несчастье – битва выигранная. Не только потому, что теряешь дорогих друзей, с которыми жил, но и потому, что вынужден оставлять за собой раненых. Убедившись, что для них сделают все возможное, – но это такая малость! В такие моменты все чувства в груди замирают. Я только сейчас начинаю возвращаться к моему природному расположению духа, но больше никогда не желал бы оказаться в сражении.

Оно в самом деле закончилось.

Заключение

Падут подле тебя тысяча и десять тысяч одесную тебя; но к тебе не приблизится.

Пс. 90:7

Веллингтон подъезжал к Ватерлоо сквозь тьму. Он спешился и отвесил дружеский шлепок Копенгагену, конь в ответ топнул копытом. Герцог устал. «Разум и чувства истощены», – скажет он леди Шелли. Однако и огромное облегчение должно было ощущаться тоже. «Слава богу, я встретился с ним!» – воскликнет он позже. И не только встретился, но и остался в живых после этой встречи. «Это было адски тонкое дело, – сказал он Криви на следующий день в Брюсселе. – Труднейшее дело за всю мою жизнь». Он использовал слово «тонкое» в устаревшем значении «крайне опасное, на грани»[39]. А еще он сказал Криви: «Ей-богу, не думаю, что удалось бы провернуть это, если б меня там не было!» Своему брату Уильяму он писал:

Взгляни на отчет о нашей отчаянной битве и победе над Бони! Это самое рискованное дело, в каком я участвовал. Ни в одном сражении не получал я столько неприятностей и никогда не был так близок к поражению. Наши потери безмерны, особенно в части лучшего нашего оружия, британской пехоты. Никогда не видел, чтобы пехота так хорошо держалась.

В Ватерлоо он поужинал в одиночестве. Своей кроватью не воспользовался, поскольку в ней умирал его адъютант. Веллингтон спал на соломенном тюфяке. Рано утром его разбудил доктор Джон Хьюм, который принес список жертв. Хьюм рассказывал:

Он был потрясен. Я ощутил, как на мою руку быстро закапали слезы. Взглянув на него, я увидел, как одна за другой они оставляют дорожки на его запыленных щеках. Внезапно он смахнул их левой рукой и сказал мне дрожащим от волнения голосом: «Что ж, я, слава Богу, не знаю, каково проигрывать битву, но, определенно, нет ничего больнее, чем выиграть ее, потеряв так много друзей».

Он был до того измучен, что лег спать, не умывшись, а ведь герцог был помешан на чистоте. На заре понедельника, 19 июня, он уселся за депешу, которая стала его официальным докладом британскому правительству, затем вернулся в свою штаб-квартиру в Брюсселе, где закончил доклад и написал письма. Одно из первых было адресовано леди Фрэнсис Уэбстер: