Ватерлоо. История битвы, определившей судьбу Европы

Это успокоило моих людей, но высокий джентльмен в синем, завидев столь дерзкое поведение, немедленно начал меня выцеливать и делал это так нарочито, словно хотел показать, какие они плохие стрелки. А я вспомнил старую артиллерийскую поговорку: «Чем ближе цель, тем безопаснее». Один парень таки заставил меня вздрогнуть, но промахнулся. Я погрозил ему пальцем, назвал его coquin («озорник») и т. д. Негодяй оскалился, перезарядил ружье и вновь прицелился… Как назло, у него была пропасть свободного времени, чтобы продлить мои мучения. Мне оно показалось вечностью. Куда бы я ни повернул, ствол его дьявольского карабина следовал за мной. Наконец грохнул выстрел, и пуля вжикнула позади моей шеи.

Около двух часов продолжались кавалерийские наскоки. То было напрасное уничтожение большей части наполеоновской кавалерии ради незначительных результатов и, что куда важнее, пустая растрата драгоценного времени. Маршал Ней продолжал использовать тактику, которая не работала, а Наполеон, глядя на это от La Belle Alliance, не вмешивался. Веллингтон же, наоборот, находился в самой гуще событий, двигаясь от батальона к батальону, временами укрываясь в каком-нибудь каре, а иногда погоняя коня, чтобы уйти от погони вражеской кавалерии. Его присутствие играло важную роль. Люди видели его, его спокойную уверенность – и сами преисполнялись ею. Он разговаривал с офицерами так, чтобы его могли слышать солдаты, перекрывая шум: «Вот сукин сын, это всего лишь фунтовое орудие!» Он убеждал солдат быть стойкими, обещая мирное время после победы в этом сражении. Слышал он и ворчание о том, что скорее бы пришли либо сумерки, либо пруссаки, но день был из самых длинных в году и до сумерек оставалось не менее четырех часов.

Впрочем, пока английская пехота выбивала французскую конницу, порой с востока доносился звук канонады. Вероятно, ни в британо-голландских каре, ни во французских эскадронах никто не слышал его. Он тонул в грохоте союзной артиллерии, треске мушкетной пальбы, в особом звуке, с которым мушкетные пули били по стальным нагрудникам кирасиров, «будто сильный град бьет по оконным стеклам», как заметил Гронау, и в топоте копыт. Однако это был судьбоносный звук, по крайней мере для французов, потому что то был первый выход на сцену прусских пушек. Сражение при Ватерлоо превращалось в битву трех армий.

Прусская армия выдержала долгий, изнуряющий марш по плохим дорогам, но все это время солдаты слышали, как пушки Мон-Сен-Жана бьют все громче и ближе. После опасного перехода через реку Лан они оказались в дремучем, густом парижском лесу, через который на запад вела лишь одна грязная, разбитая дорога, и усталым лошадям пришлось тащить по ней все пушки и лафеты – это сожрало порядком времени. И на поле боя нельзя было выводить людей постепенно, батальон за батальоном, – так они становились легкой наживой для французов. Требовалось выставить сразу всю армию, готовую к бою, поэтому Блюхер строил войска в лесу.

Перед ним стоял выбор. Он мог двинуться на север и соединиться с армией Веллингтона на гребне. Либо мог дерзнуть ударить на юг и попытаться окружить французов. Он выбрал второй вариант. Корпус генерала фон Бюлова, который не сражался при Линьи, отправился атаковать деревню Плансенуа, лежавшую позади позиций Наполеона. Для первой атаки отрядили 31 000 человек, и когда те вышли из леса и построились побатальонно в колонны, то приняли за ориентир шпиль церкви в Плансенуа.

1-й корпус генерала фон Цитена, сильно пострадавший при Линьи, следовал на поле боя вслед за соединениями фон Бюлова. Они взяли севернее, потому что перед ними стояла задача соединиться с британо-голландскими силами на гребне. Весь день взад-вперед носились курьеры, но на сей раз Блюхер отправил к герцогу двух кавалерийских офицеров, чтобы объявить о появлении своей армии. Оба, в приметной прусской униформе, проскакали на виду у всего левого крыла армии Веллингтона, заваленного перебитой пехотой д’Эрлона. И по всей линии британских войск их приветствовали криками.