Фома взглянул на нее, добродушно улыбаясь. И она ответила ему неясной улыбкой. Глаза у нее смотрели устало, печально…
– Все читаешь? – спросил Фома.
– Да-а… – уныло ответила девушка.
– И тоскуешь?
– Тошно… Одна потому что… Слова не с кем сказать…
– Плохо твое дело…
Она ничего не сказала на это, а лишь опустила голову и стала медленно перебирать пальцами кружево полотенца.
– Шла бы замуж… – сказал Фома, чувствуя, что ему жалко ее.
– Отстань, пожалуйста… – некрасиво наморщив лоб, ответила Любовь.
– Чего отстань? Ведь пойдешь же…
– Вот! – со вздохом и тихо воскликнула девушка. – Вот я и думаю – надо… А как пойдешь? Ты знаешь ли – я такое чувствую теперь, – как будто между мною и людьми туман стоит… густой, густой туман!..
– От книг, – уверенно вставил Фома.
– Подожди! И я перестаю понимать, что делается… Все мне не нравится, все чужое стало… Все не так, как надо, все не то… Я понимаю это, а сказать, что не так и почему, – не могу!..
– «Не так, не так…» – забормотал Фома. – Это у тебя от книг… Хоть я и сам тоже чувствую, что не так… Это, может, и оттого, что еще молоды мы…
– Мне сначала казалось, – не слушая его, говорила Любовь, – что я в книгах все понимаю…
– Бро-ось ты их! – посоветовал Фома пренебрежительно.
– Ах, полно! Разве это можно бросить? Ты знаешь – сколько разных мыслей на свете! О, господи! И есть такие, что голову жгут… В одной книге сказано, что все существующее на земле разумно…
– Все? – спросил Фома.
– Все! А в другой – напротив.
– Погоди! Разве это не чепуха?
– О чем разговор? – спросил Маякин, являясь в дверях, одетый в длинный сюртук и с какими-то медалями на шее и груди.
– Так… – хмуро сказала Любовь.
– Насчет книг, – добавил Фома.
– Каких книг?
– Да вот она читает… прочитала, что все на земле – разумно…
– Ну!
– Ну, а я говорю – враки!
– Н-да… – Яков Тарасович задумался, пощипывая бородку и прищурив глаза. – Это что за книга? – спросил он у дочери, помолчав.
– Маленькая такая… желтая… – неохотно сказала Любовь.
– Ты ее положи-ка на стол мне… Это неспроста тоже сказано – все на земле разумно! Ишь… догадался какой-то!.. Н-да… это очень даже ловко выражено… И кабы не дураки – то совсем бы это верно было… Но как дураки всегда не на своем месте находятся, – нельзя сказать, что все на земле разумно… Прощай, Фома! Посидишь, али подвезти?..
– Посижу еще…
Любовь и Фома снова остались вдвоем.
– Какой он у тебя, – кивнув головой вслед крестному, сказал Фома.
– Какой?
– На все откликается, все своим словом покрыть хочет…
– Да-а… умный!.. А вот не понимает, как тяжело мне жить… – печально сказала Любовь.
– Я тоже не понимаю… выдумываешь ты много…
– Что я выдумываю? – раздраженно крикнула девушка.
– Да – все это… не твои ведь мысли-то, – чужие!..
– Чужие… чужие…
Она хотела сказать что-то резкое, но оборвалась и замолчала. Фома смотрел на нее и, поставив рядом с нею Медынскую, грустно подумал:
«Какое все разное… и люди и женщины… и чувствуешь всегда разное…»
На улице темнело, а в комнате уже было совсем темно. Ветер качал липы, сучья их царапались о стены дома, точно холодно им было и они просились в комнаты…
– Люба! – тихо сказал Фома.
Она подняла голову и посмотрела на него.
– Знаешь… я ведь поссорился с Медынской-то…
– Из-за чего? – оживляясь, спросила Любовь.
– А – так уж!.. Она обидела меня…
– Ну, это хорошо, что поссорился, – одобрительно сказала девушка, – а то бы она тебя завертела… она – дрянь, кокетка… ух, какие я про нее вещи знаю!
– Совсем она не дрянь, – угрюмо сказал Фома. – И ничего ты не знаешь… Всё вы врете!
– Ну уж, извини!
– Нет… вот что, Люба, – тихо и просительно сказал Фома, – ты не говори мне про нее худо… Я все знаю… ей-богу! Она сама сказала…
– Са-ама?! – удивленно воскликнула Люба. – Какая… странная! Что же она сказала?..
– Виновата… – с усилием выговорил Фома и криво усмехнулся.
– Только? – В вопросе девушки звучало разочарование.
Фома услышал его и с надеждой спросил:
– Мало разве?
– Очень ты любишь ее?
Фома помолчал, посмотрел в окно и смущенно ответил:
– Не знаю… Кажется… что теперь больше, чем прежде…
– Удивляюсь я, как можно любить такую? – пожав плечами, спросила девушка.
– Еще как можно! – воскликнул Фома.
– Не понимаю… Нет, это только потому ты привязался к ней, что лучше ее не видал…
– Не видал! – согласился Фома и, помолчав, нерешительно сказал: – Может, лучше и нет… Она для меня – очень нужна! – задумчиво и тихо продолжал он. – Боюсь я ее, – то есть не хочу я, чтобы она обо мне плохо думала… Иной раз – тошно мне! Подумаешь – кутнуть разве, чтобы все жилы зазвенели? А вспомнишь про нее и – не решишься… И во всем так – подумаешь о ней: «А как она узнает?» И побоишься сделать…
– Да-а, – задумчиво протянула девушка, – значит, ты ее любишь… Я бы тоже… если б любила, то думала бы о нем… что он скажет?
– И все у нее – особенное, – рассказывал Фома. – Говорит она по-своему… красива как, господи! И такая маленькая… как ребенок…
– Что же у вас вышло? – спросила Любовь.