Васильки

здесь клеткою скован свободный полёт,

а вместо ветров – сквозняки.

Конечно, на воле есть злые ветра.

Но выбрать нам время пришло.

Довольно жить в клетках – вить гнёзда пора

и ставить птенцов на крыло».

…Забытая клетка стоит у окна.

Давно уж кормушка пуста.

Но птица поёт всё в той клетке одна,

а дверца ещё отперта.

15 декабря-4 января 1993-1994

Труженик и Осень

В ресторане на Арбате

Протекает жизнь моя.

Если счастье не в зарплате,

Значит вы – мои друзья.

Как-то раз тружусь на гриле,

Отгоняя аппетит.

Сзади слышу вдруг: «Василий!» —

Осень рядышком стоит

В сарафанчике багряном.

(Я уж думал, что, видать,

Был вчера я сильно пьяным.)

Тут она давай вещать:

«Что ты, Вася, расстарался?

Глянь-ка в зеркало. Поди,

Козырёк один остался,

Да значок, что на груди.

Где румянец, бодрость в теле?

Где веселье? Ты сердит.

Остаётся, в самом деле,

Лишь заправский внешний вид.

Так давай – хватай корзину

(Ведь такое раз в году!) —

Запастись пора на зи́му

Тем, что вызрело в саду.

Вся земля в наряде спелом:

Оглянись – увидишь сам!

Так что, брось ты это дело

И айда со мной в леса».

Посыпая солью с перцем

То, что Бог нам в гриль послал,

Я в ответ с обидой в сердце

Из-под кепки отвечал:

«Что ты, Осень, в самом деле!

Недосуг в лесу гулять.

Весь в работе на неделе.

Мне семью бы повидать!

Утром пну будильник строго,

Нахлобучу козырёк,

Подремлю в метро дорогой —

Вот и на́чался денёк.

Ночью еду я с работы,

Козырёк мой – набекрень.

И прохожих до икоты

В страх вгоняет моя тень».

Отвечает Осень бойко,

Подавая мне скребок:

«Ну и жизнь: с работы – в койку.

Не годится так, дружок!

Выходные как же, Вася?

Позабыл?» Я ей в ответ:

«Есть возможность – отсыпайся.

Не проспать бы лишь обед».

Осень звонко рассмеялась:

«Милый Вася, это – бред.

Видеть в жизни лишь усталость,

Сон, работу и обед?!»

Я задумался, не скрою,

Ковырять давай в носу.

Да, осеннею порою

Хороши деньки в лесу.

Зреет алая рябина,

Сохнут листья на дубах,

Серебрится паутина.

Вот грибник увяз в грибах.

На полянах горожане

Жарят мясо на кострах.

Что-то плещется в стакане,

Чей-то храп дрожит в кустах.

Лето женское буянит…

Бабьим, что ль, его зовут?

Всё вокруг оно багрянит

И кидает листья в пруд.

Козырёк швырнуть в окошко,

Возвратясь едва домой,

И скорее в лес с лукошком —

Ведь на то и выходной!

Так и сделал я, ребята.

Взяв корзину поутру,

От рассвета до заката

Я бродил в грибном бору.

Хоть я парень с детства прыткий,

Всё же дождь меня накрыл.

Вымок весь, как пёс, до нитки,

Словно я свалился в Нил.

Нет, не слыл я недотрогой,

Но с грибами оплошал —

Мухоморною изжогой

Всю дорогу я страдал.

Из-за клюквы на болоте

Утопил я сапоги.

Лучше б я был на работе,

Пусть в леса идут враги.

Для себя решил я лично,

Слушать женщин или нет:

Всю неделю на больничном

Просидел, напялив плед.

…За рабочими деньками

Жду теперь я выходной

(Пусть Зима гремит коньками,

Стоя за моей спиной).

октябрь 1994

Туман на дорогах

Словно грома раскат,

Среди чистого синего неба,

Вдруг напала тоска —

Не хочу, как назло, ничего.

Всё не в радость, а в грусть,

Будто сохнет средь зелени верба.

И подумалось: пусть.

Нету радости – нет и тревог.

Я стихов не писал,

А лелеял лишь те, что на полке.

Я, наверно, устал —

Голос тихий и словно не мой.

Грифель стёрт

Карандашный как зубы у старого волка.

Он уткнулся в блокнот,

Где на каждой странице – бельмо.

Нет, довольно дремать.

В самом деле, я сделал немного.

Нужно веки разжать,

Душу студит ленивый сквозняк.

Я вперёд бросил взгляд:

Утопает в тумане дорога;

Обернулся назад —

Оказалось, что пройден лишь шаг.

Я всю ночь чутко спал,

Чтобы сонную Лень одурачить.

Чуть забрезжило – встал,

А постылая, вижу, храпит.

Знаю, нужно успеть,

Чтобы в мире хоть что-нибудь значить,

И себя одолеть,

Ведь туманами путь мой закрыт.

Слышишь, Ложь? Я иду

И туман раздвигаю собою.

И я Правду найду —

Пусть реальность страшней, чем обман.

Одного я боюсь,

Что дорога вдруг станет стеною,

И что я обернусь,

А за мною – всё тот же туман.

19 июня 1994

Сам не свой

Я какой-то сам не свой —

Я меняться стал.

Самому себе порой

По лицу б я дал.

Неприветлив я хожу

Словно сто гиен.

Зубы сжав, слова цежу

Нехорошие.

Я не радуюсь давно —

Злобен стал и груб.

Нет улыбки, лишь одно

Искривленье губ.

Для того причины нет,

Все добры со мной:

Друг, приятель и сосед…

Ну, а я вот – злой.

Словно грязная рука,

Торопясь извне,

Как в карман исподтишка

В душу лезет мне.

Показалось как-то раз,

Что рука – моя,

И себя за часом час

Обираю я.

Всё скуднее мой багаж —

Больше всё улов.

Затупился карандаш

Мой от этих слов.

В это верится едва.

Может ли так быть?

Как теперь найти слова,

Чтоб всё объяснить?

Оглянулся я кругом:

Рядышком идёт

Кто-то, но – с моим лицом;

Что украл несёт.

«Эй, куда? – кричу ему. —

Отдавай назад!»

Он глядит, таща суму,

Прямо мне в глаза.

«А зачем тебе добро? —

Отвечает он. —

Всем вокруг ты платишь злом.

Что ж ты огорчён?

Гнев уйми же глупый свой,

Мне отдай добро.

Хочешь денег за него?

Тридцать, серебром».

Злобный видел я оскал

У того хмыря,

Но добро своё забрал,

Слов не тратя зря.

Только хмырь не отстаёт,

Сзади семенит.

Ухмыляется и ждёт,

Де́ньгами звенит.

И теперь к себе я строг,

И к своим словам;

Даром всё своё Добро

Людям я отдам.