Поведав эту историю, Шульгин замечает: «Идея национального единства, поддержанная Церковью, одержала верх».
Мы же подчеркнем то, что отметил помимо своего желания и Василий Витальевич, — Российское государство в целом было далеко не так едино, как казалось.
Дополнительным обстоятельством шульгинской кампании являлось отрицательное отношение евреев к мобилизационному стремлению русских, то есть еврейское население выступило на стороне поляков. Это вполне объяснимо, так как ни поляки, ни евреи не хотели ассимилироваться и сохраняли свои национальные структуры и способность к самоорганизации.
У русских такой способностью обладали два института — государь и крестьянская община. Но самодержец являлся не только русским царем, но и российским императором, а значит, был сильно ограничен в чисто национальных устремлениях; община же разрушалась под воздействием реформ.
Этот процесс понимали немногие, но чувствовали почти все.
Неустойчивость обстановки в империи отражена в воспоминаниях П. Н. Милюкова: «Далеко было то время (Первой Думы), когда в Центральном комитете партии Народной свободы участвовали такие видные представители народностей России, как А. Р. Ледницкий (поляк), Я. Чаксте (будущий президент Латвийской республики), Я. Я. Теннисон (будущий премьер эстонского правительства), М. С. Аджемов (армянин), М. М. Топчибашев (председатель азербайджанского правительства), И. Я. Шраг (украинский деятель) и др. Теперь представители национальных интеллигенций, лишенные значительной части мандатов в Третьей Думе, перебрались за границу и организовали там пропаганду против России — „тюрьмы народов“…»[59]
Глава одиннадцатая
В Таврическом дворце. — Шульгин в Царском Селе. — Государственный переворот. — Диктатор
Обычно первое впечатление — самое яркое и запоминающееся. Член ЦК кадетской партии, думский журналист Ариадна Тыркова появление нашего 29-летнего героя в Государственной думе запомнила так: «Это был очень культурный киевлянин, молодой, благовоспитанный. Говорил обдуманно и умело. Самые неприятные вещи Шульгин преподносил с улыбочкой. Оппозицию он язвил неустанно и подчас очень зло. Марков был кадетояд, Шульгин социалистоед. Одна его фраза, сказанная, насколько помню, еще во второй Думе, стала кулуарной поговоркой. Сказана она была по поводу резких выступлений оппозиции, порицавшей правительственные способы борьбы с терроризмом. Особенно горячились трудовики. Под их флагом прятались тогда и социалисты-революционеры. Они продолжали, поскольку сил хватало, убивать представителей власти, крупных и мелких.
Шульгин взошел на трибуну и, обращаясь к левым, с ехидной улыбочкой на остром лице спросил:
— А скажите, господа, положа руку на сердце, не принесли ли вы сюда бомбочку?
Эти слова, произнесенные тихо, отчетливо, вежливо, вызвали целую бурю. Справа шумно, радостно аплодировали. В центре октябристы смеялись. Слева возмущенно требовали, чтобы Шульгин взял свои слова обратно. Возмущались и кадеты. Позже выяснилось, что у социал-революционеров действительно был план убить Столыпина в Таврическом дворце…»[60]
Как видим, Шульгин нравился женщинам, даже политическим оппоненткам.
Его портрет той поры: худощавый, высокий (около 180 сантиметров, что в те времена было очень немало), большой насмешливый рот, пышные усы — прямо-таки герой-любовник. При этом находчивый, дерзкий, умный.
Из протокола допроса В. В. Шульгина в Управлении контрразведки Смерш 3-го Украинского фронта 15 января 1945 года:
«