Василий Шульгин: судьба русского националиста

Поскольку российское влечение к Проливам было неизбывным, даже трагическим, и имело прямое отношение к судьбе нашего героя, приведем два высказывания Бисмарка на эту тему.

«Традиционная русская политика основывается отчасти на общности веры, отчасти на узах кровного родства, идее „освободить“ от турецкого ига и тем самым привлечь к России румын, болгар, православных, а при случае и католических сербов, под разными наименованиями живущих по обе стороны австро-венгерской границы. Нет ничего невозможного в том, что в далеком будущем эти племена будут начальственно присоединены к русской системе, но что одно только освобождение еще не превратит их в приверженцев русского могущества, это доказало прежде всего греческое племя. Продолжали освобождать — и с румынами, сербами и болгарами повторялось то же, что и с греками. Все эти племена охотно принимали русскую помощь для освобождения от турок; однако, став свободными, они не проявляли никакой склонности принять царя в качестве султана»^[21].

«Я думаю, что для Германии было бы полезно, если бы русские тем или иным путем, физически или дипломатически утвердились в Константинополе и должны были бы его защищать. Это избавило бы нас от положения гончей собаки, которую Англия, а при случае и Австрия натравливают против русских вожделений на Босфоре; мы могли бы выжидать, будет ли произведено нападение на Австрию и наступит ли тем самым наш casus belli… Если бы я был австрийским министром, то не препятствовал бы русским идти на Константинополь; но я начал бы с ними переговоры только после их выступления»^[22].

Константинополь, Константинополь… Как не вспомнить Крымскую войну, случившуюся от избытка энтузиазма русских вождей, пожелавших вернуть давно утраченное?

Поражение в ней было оскорбительным для привыкшей к победам нации, оно вытесняло страну из Европы, перечеркивало плоды победы над Наполеоном в 1812 году, останавливало ее движение на юг. Технологическая отсталость России стала не только очевидной, но и унизительной: по условиям Парижского мира Россия не должна была иметь в Черном море военного флота.

Смерть императора Николая I опускает занавес над этим периодом беспримерного разлома между Россией и Европой. Новый император, Александр II, должен был начинать у развалин некогда могучей крепости. Наступил момент переоценки принципов предыдущего развития и выбора нового пути — в сторону промышленной революции, которая уже переступила российский порог и диктовала условия полуфеодальной экономике.

Теперь константинопольская история могла повториться на Востоке.

Надо учесть, что восточный участок Транссибирской магистрали проходил по территории Маньчжурии, арендованной Россией у Китая. Таким образом, была сокращена протяженность дороги, удешевлена ее стоимость, создана база для закрепления позиций в Северном Китае. И задеты интересы Японии.

Тем не менее на экспансионистскую идеологию Великого Сибирского пути, который должен был стать «Русским Суэцем», указал С. Ю. Витте в докладе о значении магистрали для экономики России: «Китай, Япония и Корея, население которых в совокупности не менее 400 млн, а современные обороты торговли не менее 500 млн руб. золотом, далеко еще не развили своих торговых отношений с Европой до возможного предела, а скорее в этом отношении переживают еще начальный фазис. Неудивительно поэтому, что народы европейской цивилизации прилагают громадные усилия для овладения восточными азиатскими рынками, не останавливаясь ни перед какими затратами»^[23].

В результате этого строительства возник центр русской экономической экспансии в городе Харбине (Китай), а за последующие 14 лет население Сибири и Дальнего Востока удвоилось, вдоль магистрали выросло десять новых городов, и Транссиб завершил свой путь на океаническом побережье в Порт-Артуре и Дальнем, обеспечив российским товарам проникновение на азиатские рынки.

Поворот России в сторону Азии был не случаен. Такое движение происходило периодически и всегда выглядело как поворот после поражений на Западе, начиная с разгрома Константинополя крестоносцами. За поражением (пусть не военным, а дипломатическим) в Русско-турецкой войне 1877–1878 годов, когда Лондон, угрожая военными действиями, вынудил Петербург удовлетвориться малым, требовалось открыть новые пути растущей экономике.

«Восточная тема» до сих пор остается сверхактуальной. Современный российский исследователь Вадим Цымбурский так писал о циклах российских евро-азиатских «качелей»:

«…Весь XIX в. в помыслах о Дальнем Востоке не заглядывавшая дальше естественных границ уссурийско-амурского междуречья, на исходе этого столетия Россия вдруг устремляется в Маньчжурию. И причины тому нетрудно понять, если заметить, что в эти годы перекрытие ей Тройственным союзом любого мыслимого пути на запад — откуда и известные разоруженческие инициативы Николая II — окказионально синхронизируется с приливом евро-американской активности в Китае. В результате Япония в 1904–1905 гг. фактически оказывается агентом Европы и США против России»^[24].