— На несправедливости держится человеческий род, — отозвался князь Василий. — Справедлив ли труд землепашца? Его обирает землевладелец, помещик. Тот же, кто ее возделывает, эту землю, у него в рабстве. Одобрил бы это Христос, Мессия, если бы сошел не землю? Нет, конечно. Но попробуйте сказать об этой несправедливости служителям церкви или нашим боярам. Они забьют вас батогами. Я был приближен к великому государю Федору Алексеевичу. Он относился ко мне с полным доверием и обычно принимал и одобрял все мои прожекты. Но вот в один прекрасный день я заговорил о том, что нужно было бы отнять землю сначала у монастырей и передать ее в полное владение крестьянам, крепостным. Государство от этого только выиграло бы: земледелец, трудящийся на себя, приложил бы все рвение, и земля стала бы плодородней. Выслушав меня, царь пришел в ужас: «Меня лишат престола, а тебя жизни», — сказал он мне.
— Да, князь, вы несетесь впереди времени, и этого никто не одобрит. Не поймет и не примет, — заключил граф. На этом они расстались.
На другой день князь Василий отправился к царевне Софье.
Она устроилась в палатах деда — Ильи Даниловича Милославского, которые выстроил для тестя царь Алексей Михайлович меж Троицкой и Комендантской башнями Кремля. К ним он пристроил домовую церковь Похвалы Богородице с крытой галереей-переходом. После кончины тестя и рождения сына Петра царь обратил палаты в Потешный дворец, где пастор Грегори устраивал спектакли своей труппы: развлекал молодую царицу Наталью.
Софья отобрала палаты, повелев соорудить комедийную хоромину вне кремлевских стен, и сама разместилась в них. Князь застал у нее Федора. Шакловитого за бражным столом. Царевна и Федор раскраснелись, оба были навеселе.
Настроение у князя упало. Говорить ли при Федоре о своей поездке в Дубровицы, о разговоре с дядькой царя Петра князем Борисом? Дело, как ему казалось, шло об интересе двоих — царевны и его. Шакловитый, по его разумению, оставался сбоку. В этом котле он мог бы уцелеть, хотя и был ставленником Софьи. Однако, рассудив, что теперь они повязаны одною веревкой, решился.
— Замиряться? Ни за что? — отрезала Софья.
Шакловитый неожиданно поддержал ее:
— Надобно одолеть Нарышкиных силою либо чарами. Я ужо говорил своим: надобно уходить медведицу и за нею медвежонка. Вовремя они не подступились. Ноне и подавно не осмелются. Упустили время, но крест рано ставить. Сила за нами.
— Сила есть — ума не надо, — высказался князь Василий. — Сила против силы — неведомо, чья возьмет. По мне же лучше умом взять, лучше покориться до поры до времени. Надобно все размерить, дабы действовать наверняка… А ныне вы, чаю, с прикидкою.
— Отчего же? — возразил Федор. — Я переговаривался со стрелецкими головами, кои охочи к бунту.
— Много ль таких?
— Есть сотские, пятидесятники и один пятисотский.
— Стремянный полк весь за Петра, — возразил князь. — И солдаты, кои под началом иноземцев, полковника Гордона.
— Все едино — за нами сила, — упрямо твердил Шакловитый.
— Ты, Федор, упрям, а я еще упрямей, — отвечал князь. — Нельзя начинать дела, не уверясь в его успехе. Коли провалишь его — сызнова не начнешь, а костей не соберешь.
Софья молчала. Как всегда в присутствии двух своих галантов, она терялась, не зная, кому из них отдать предпочтение. Федор владел ею наравне с князем, а может, и сильней: он был крепче, а главное, свежей.
Некоторое время оба перекорялись и наконец умолкли, ожидая, что скажет царевна.
— Я так думаю… думаю, — неуверенно начала она. — Думаю, что надобно погодить. Извести их надоть, вот что, — с неожиданным ожесточением подхватилась она. — Чарами колдовскими!
— Пытались мы, госпожа, пытались, — с улыбкой промолвил князь. — Может, вспомнишь? Токмо ничего из этого не вышло. Да и не выйдет, по моему разумению.
— Привели ко мне колдуна, — продолжала свое Софья. — Силен, сказывали, заговорами своими. Опять же две бабки есть на примете — нашепчут свое, и человек иссохнет.
— Не знаю, не верю, пустое, — князь был непреклонен. — Книги заговорные готов представить, в них тоже многое такое писано. Однако же за верное действуют одни только яды. А отраву подсыпать в питье либо в яденье никто не возьмется.
— Не испробовав всю колдовскую силу, нельзя приступать к изводу, к другой силе — воинской, — подвела итог Софья. С этим нехотя согласились оба.
Глава восьмая
С кем жить, с тем и слыть
С Богом начинай, а руками кончай. Девичий стыд до порога: переступила, так и забыла.
Доброе братство милее богатства. Вяжись лычко с лычком, ремешок с ремешком.