Василий Голицын. Игра судьбы

Там, где шлюп сползал на воду, осталась глубокая борозда в прибрежном песке. Петр первым поднялся на борт новокрещенного судна. За ним потянулись все остальные — вся команда из восьми человек. Брант учил их обращению с парусами. Петр и тут был первым.

— Верхний косой парус управляется вот этим фалом, главный же форстаксель — шкотами, кливер опять же шкотами.

— Конская упряжь проще, — заметил Петр.

— Эх, Питер, ты же знаешь: парусная упряжь куда сложней, — возразил Франц Тиммерман, устроившийся на носу с астролябией: еще один голландец, смысливший в мореходстве, равно и в географии и других науках. Он выучил Петра землемерию с помощью астролябии, а теперь вот — брать расстояния на воде.

Погода удалась: небо было в белых барашках, время от времени выглядывало солнце, пасшее их и как будто не дававшее им сталкиваться. Дул ровный ветер — береговой, что было на руку.

Шлюп вел себя основательно, раздвигая воду крутыми боками далеко в стороны. Петр был в восторге. Он перебегал с носа на корму, потом хватался за снасти, и шлюп послушно повиновался его маневрам. Да, это были новые ощущения: иной размах, иной масштаб, иная перспектива. И молодой царь упивался всем этим.

Но воображение вело его дальше. Гукер все еще стоял на стапелях, вызревая для спуска на воду. Он был раза в два больше шлюпа, и его две мачты и бушприт несли на себе восемь парусов, при том не только кливеров и стакселей, но и триселей — в форме трапеции. Но Брант и Тиммерман в один голос уверяли Петра, что хоть гукер и велик, но пускаться на нем в открытое море рискованно.

— А здесь, на озере, ему тесно. И мне вместе с ним, — задорно произнес Петр. — Вот отпрошусь у матушки, и отправимся мы на Бело море, в Архангельск. Догляжу наконец, каково оно из себя — море, да заложу там верфь, только, само собою, много поболее этой.

В самом деле: шлюп достигал противоположного берега вдвое быстрей, нежели бот. А уж гукеру и вовсе будет тесно. Но однако испытать его надо.

Неожиданно на верфь пожаловала царица Наталья с многочисленной свитой. Она привезла письмо от жены Евдокии. Петр читал его с чувством непонятного раздражения, хотя оно было преисполнено нежности и томления:

«Здравствуй, свет мой, на множество лет! Просим милости, пожалуй, государь, буди к нам, не замешкав. А я при милости матушкиной жива. Женишка твоя Дунька челом бьет».

— Желает Дунька твоя пожаловать к тебе, сюда, и просит твоего на то изволения, — прибавила царица Наталья.

— Не будет моего изволения, — решительно отрезал Петр. — Да и тебе, матушка, не следовало сюда ехать. Чай, путь не близкий.

— Истомилося мое материнское сердце, Петруша, беспокойно мне без тебя, опасаюсь ежедень, не случилося ли чего с тобою.

— Да что ты, матушка, — и Петр обнял мать. — Что тут со мною может стрястись? Видишь, каковы суда, — , велики, надежны. Не то, что малый бот. Тесно мне здесь стало, — неожиданно признался он. — Съездил я на озеро Кубанское, да и оно не глянулось. Хочу, признаться, весною на море податься. Пустишь, матушка?

— Ой, что ты, что ты! — прямо-таки перепугалась царица. — Нешто здесь мало воды. Да ты погляди, какой простор! Берега не видать. Нет, Петруша, и не проси: сердце мое и так изболелось, когда тебя не вижу. Пожалей ты меня, сынок. Не езди ты на море. Там, сказывают, бури таковы, что любые корабли погубляют.

— Да нет, матушка. Там корабли во много раз больше этих. А в бурю кто ж выходит в море? Бурю пережидают на берегу.

— Тонут, сердце мое, тонут люди и на больших кораблях, — не сдавалась царица. Помилуй Бог, как опасно. Здесь вот вволю натешишься. Экой ты затейник несносный, и чего тебе дома-то не сидится. Вон братец твой, царь Иван, никуда не ездит дале Измайлова, Господу молитвы возносит, и Господь его милует. Намедни вот царица его Прасковья дочь ему принесла. Наконец-то разродилася, сердечная.

Петр слушал ее с каменным лицом. Было видно, что у него свое на уме. Наконец он сказал:

— Пусть будет по-твоему, матушка. Пока что я здесь, я тешусь, а вот море хотя бы повидать великая охота. Токмо повидать, какое оно, море. Пустишь?

Царица тяжело вздохнула.

— Ох ты, неугомонный. Ну разве что — повидать…

Глава седьмая Колюч ёж — его не трожь

Лошадка быстра, а не уйдет от хвоста.

Либо с волками выть, либо съедену быть.

Замирился бы с турком, да царь не велит.

Видит кошка молоко, да в кувшине глубоко.

Народные присловья

Свидетели