На воле остались братья — князь Георгий, князь Иван, князь Борис, боярин, воевода Казанский. Остались сестры — княгиня Ирина — за боярином князем Юрьем Петровичем Трубецким, княгиня Прасковья, супруга злодейски убиенного стрельцами в приснопамятном мае 1682-го начальника стрелецкого приказа еще при царе Федоре Ивановиче — князя Михаила Юрьевича Долгорукова. Осталась старшая дочь Ирина — за князем Георгием Георгиевичем Одоевским.
Родня была обширна. Батюшка Василий Андреевич, бывший стольником и чашником еще при первом Романове, боярин опять же, скончал свою жизнь в 1652 годе и погребен в Троице, под папертью Троицкого собора, что само по себе говорит об его значении. Он был из многочисленных Андреевичей — Алексея, воеводы Тобольского и Киевского, Михаила — воеводы Белозерского, Смоленского, Курского, боярина тож.
Всех не перечислить — все Голицыны были в чести и славе. Родословное древо густо ветвилось: княгини были плодоносны, княжны повыходили замуж за вельможных женихов.
Не было большего унижения роду Голицыных, чем то, которому подвергли его с семьей! С семьей! И вот они ныне безвинно страждут на краю света в грязной избе. А ведь сын Алеша был спальником у царя Федора, комнатным стольником у царя Петра, в бояре возвышен, в председатели Новгородского приказа назначен, поименован наместником Новгородским и Великопермским. Его-то за что ввергли?!
Дед Голицыных, тож Василий Васильевич, был кандидатом на престол российский вместе с Васильем Шуйским. Шуйский недолго царствовал — рухнул. А о князе Василии Васильевиче другой князь, прославленный в веках Дмитрий Михайлович Пожарский, в ту пору великой смуты сказал так: «Ежели бы теперь такой столп, как князь Василий Васильевич Голицын, царствовал, то за него бы вся земля держалась, и я бы при нем за такое великое дело не принялся».
Деда вместе с отцом будущего царя Михаила Романова вероломно захватили поляки, и он долго томился в плену, покамест не вышло замирение, и помер в дороге, возвращаясь в Москву. Останься он в живых, как знать, не приговорили бы бояре возвести его на царский трон. Царствовала бы тогда династия Голицыных.
Нынче молодой царь не вспоминает о былых заслугах и не желает с ними считаться. Окружил себя иноземцами без роду-племени и устраивает с ними потехи. Царствование его будет долгим: так однажды, еще до рождения Петра, когда царица Наталья носила его во чреве, предрек наставник детей царя Алексея Михайловича, крещеный жидовин ученый человек и сочинитель виршей — Самуил-Симеон Полоцкий.
Князь Василий сблизился с ним в ту пору, когда на престол взошел воспитанник Симеона царь Федор Алексеевич. К тому времени ученый монах сочинил несколько книг церковного и светского содержания. Одну из них, «Венец веры», он поднес любимой своей ученице царевне Софье с таким посвящением:
Софья тогда угодила Полоцкому, одобрив детище его ума — Славяно-греко-латинскую академию. Патриарх Иоаким Полоцкого не одобрял. Он говорил о нем: «Хотя он человек ученой и добронравной, однако приготовленный иезуитами и прельщенный ими, посему читал токмо их латынские книги». Он обвинял монаха в хлебопоклонной ереси: Полоцкий учил поклоняться хлебу и хлебцам священным, то есть просфорам. К тому же соперником патриарха выступал ученик Полоцкого и его приверженец Сильвестр Медведев, после смерти своего наставника в 1680 году преданный мучительной казни.
Так вот, оный Симеон провозвестил, что царица родит великого сына, царствование которого будет долгим и славным. Что он одержит многие победы над супостатами и раздвинет пределы государства.
Все это вспомнилось князю, и он закручинился. Надежда дышала на ладан.
Глава двадцать четвертая
Истома ближе к смерти
Молись да крестись — тут тебе и аминь.
Ночь во тьме, а день во зле.
Тяжел крест, да надо несть.
Бойся Бога — смерть у порога.