Василий Голицын. Игра судьбы

Теперь уже смело пустился в плаванье на яхте, однако море решило казать свой норов. Что яхта — скорлупка? Воздымались водяные горы, обрушивались смаху, накрывали суденышко, видно, настал конечный день! Хоть яхту и окрестили «Святой Петр», но покровитель, как видно, решил отступиться. И низвергнуть яхту в пучину. Уж архиепископ архангелогородский Афанасий, дрожа всем телом и бормоча молитвы святому угоднику Николаю, заступнику всех странствующих и путешествующих, сам готовился принять смерть от стихии и приобщил молодого царя святых тайн: уже все распластались по палубе, уцепившись за снасти, предвидя конечную гибель, которую, казалось, ничто не могло предотвратить.

Однако один-единственный человек из команды не потерял присутствия духа. Это был кормщик Антон Тимофеев. Мертвой хваткой вцепившись в кормило, он заметил вдалеке узкий проход и повел яхту к нему. Бешеный вал бросил ее в губу. Там было относительно тихо. Петр обнял Антона.

— Ну, брат, ты нас спас. Будет тебе награжденье. А я отныне не бомбардир, а шкипер. Окрещен морем.

На берегу Петр послал людей в монастырь с наказом добыть брусьев. Топор был при нем, долото тож. Он вытесал крест в два человеческих роста и установил его на берегу, на месте чудесного спасения. А на кресте вывел надпись: «Сей крест изготовил шкипер Петр Михайлов…»

— Отныне я с морем неразлучен, — объявил он всем. И, усмехнувшись, добавил: — Оно меня миловало. И я ему дань принесу корабельным строением.

В Архангельске тем временем готовился к спуску на воду заложенный на верфи корабль. Он получил имя «Святой Павел» и был оснащен и вооружен как все европейские корабли. Подоспел и корабль, заказанный в Голландии: «Святое прорицание». Петр не то что облазил — обнюхал его весь: то был как бы эталон. Голландия славилась своими корабелами. Да, то было цоистине прорицание — Россия открыла летопись кораблестроения, становясь морской державой.

В серое низкое небо взлетели шутихи, царь устроил грандиозный фейерверк. Огненная потеха ознаменовала пиршество. Петр отписал в Москву Нарышкиным: «Что давно желали, ныне свершилося, пространнее писать буду в настоящей почте, а ныне обвеселяся неудобно пространно писать, паче же и нельзя, понеже при таковых случаях всегда Бахус почитается, который своими листами заслоняет очи хотящим пространно писати».

Великие планы роились в голове молодого царя. Всего-то в России, распростертой почитай от океана до океана, был один-единственный торговый порт для сношений с Европой — Архангельск. Нешто можно такое стерпеть! Вот шведы облепили своими портами все северное побережье. За ними немцы, голландцы, англичане, французы. Сколь много разного товару, на который они зарятся, производит Русь. А в одно узкое горло, да вдобавок отдаленное от коренной России, он не входит, теснится.

Есть, правда, еще Астрахань близ моря Каспийского. Но она только-только оживает после набегов Стеньки Разина да Калмыцких разбоев. Астрахань тоже далека, надобно ее оживить как следует, чрез нее прянуть в Каспийское море да устроить там свои крепости.

А Азовское и Черное моря: князь Голицын шуму и трескотни наделал, а обеими ногами там не встал. А должно было заложить и там форпост и для устрашения крымцев и для будущего движения вперед.

Далеко глядел молодой, царь, дерзко глядел. Никто до него не осмеливался заглядываться на владения турецкие, шведские, польские. Никто столь смело не примерялся — ни дед его, царь Михаил, ни отец Алексей Михайлович, ни брат Федор — никто. А он замахнулся.

Обложился картами. Сколь достоверны они? Никто не мог дать ему отчета. Что ж, придется искать ответ самому. Самые верные, самые надежные и самые дешевые дороги — реки и моря. По ним легко передвигаются товары. Но так же легко можно передвинуть и войско, пушки, огневой припас.

Взгляд его блуждал по карте, доколе не наткнулся на Азов. Он торчал как кость в горле, запирая устье Дона и вход в Азовское море. Вот она цель! Ближняя, досягаемая. Турки, как говорят, соорудили там крепость. Тем лучше. Турки далеко, пособить Азову могут только татары. Против них можно двинуть донское казачье войско, поставив во главе его дельного генерала из русских.

Лефорт вместе с ним путешествовал по карте. Когда Петр ткнул пальцев в Азов, он воодушевлено воскликнул:

— Верно, Питер! Нет ничего проще.

— Говорят: близок локоть, да не укусишь. А мы укусим. Море будет наше!

Бояре собрались в Думе. Царь восседал на троне. Соседнее место царя Ивана давно пустовало: Иван был плох, поговаривали, что он уже и не жилец на свете.

Петр держал речь. Говорил, что надобно России завести флот, что он к тому сделал первые шаги. Про Азов не обмолвился: решил держать свой замысел в тайне. Языки у бояр длинные, могут и до Царьграда досягнуть. А турок держит ухо востро, глядишь, и уловит. Тогда станет укреплять гарнизон, пошлет под Азов мощный флот. Нет, про сие говорить рано. Сказал только:

— Деньги надобно сбирать на флот. Людяшек работных кликать, а особливо плотников умелых. В них у нас недостаток.