Василь Быков: Книги и судьба

Гибнут наши, умирают немцы, погибают молодые и старые, добрые, злые, паршивые — и кто виноват? Один Гитлер? Нет, я чувствую, что не один Гитлер. Ведь он не первый и, наверное, не последний, кто хочет подобрать под себя других; испокон веков владеет людьми неутолимая жажда власти, жажда взять верх над другими, навязать свой порядок и образ жизни. Разве же это первая или даже последняя война? Огромная нетерпеливость владеет миром, который давно уже залит людскою кровью! Мне хочется закричать, завыть, как немому на все поднебесье, страшно, не по-человечески выругаться[96].

А дальше — страшное признание Лозняка о его потаенном желании: «Мне хочется добить этого немца, добить без злости, но поиздевавшись, в отместку за смерть друзей, за свои муки, за те колеи..»[97]. Человечность Лозняка, однако, не позволяет ему поддаться этому недоброму чувству.

Но не только образ главного героя усложнился и обогатился в романе «Третья ракета». Василь Быков приготовил интересный сюрприз читателю, значительно углубив каждый, казалось, уже знакомый персонаж романа новыми, сугубо индивидуальными чертами. Практически все шестеро солдат, не считая эпизодических персонажей, сбросили некоторую наивность героев первого быковского романа и обрели, по сравнению с ними, больше «мяса, костей и крови». Так, командир батареи сержант Желтых — гораздо более объемный, слаженный и весомый характер, чем его старший брат Карпенко из «Журавлиного крика». Сержант Желтых, как и Карпенко, погиб одним из первых, однако его наряд, за исключением Лешки Задорожного, струсившего и получившего за попытку к измене от Лозняка то, что Овсеев получил от Глечика, — самосуд, — продолжал бороться с врагом буквально до последней капли крови. Задорожный, тип, безусловно отрицательный, фразер и донжуан, выхоленный красавчик и хвастливый эгоист, тем не менее, пока все эти качества не выявились, в начале романа выглядит живым и веселым «своим парнем». Сирота Кривенок, чья жизнь была не легче, чем у Свиста или Пшеничного, тоже не так прост, как может показаться поверхностному читателю; он был первоклассным солдатом, отличным товарищем. Обезображенный лицевым ранением, безнадежно и страстно влюбленный в медсестру Люсю (которую в разной степени любил весь наряд — кто по-отечески, как Желтых и Попов, а остальных влекла к ней ее женственность), он не раз показал чудеса храбрости и военной сноровки. Тяжело раненный в последнем бою, Кривенок теряет интерес к жизни, как только понимает, что Люся убита. Роль экзотического по национальности персонажа (в прошлом романе это был еврей Фишер) в «Третьей ракете» отдана еще более необычной фигуре — якуту Попову. Он плохо говорит по-русски, непривычен в общении, а потому и малоприятен для окружающих в начале романа… Хотя и это не совсем так: Желтых и Кривенок, старожилы артиллерийского наряда, глубоко уважают Попова и считают его сердцем батареи — в первую очередь потому, что Попов — гениальный наводчик, безукоризненно дисциплинированный и терпеливый солдат. Он становится командиром батареи после смерти Желтых, и именно благодаря его искусству батарея сумела остановить бешеную атаку немцев, которая стоила Попову жизни. Кроме Лешки Задорожного и Лозняка на этой батарее служит еще один новенький — разжалованный в рядовые после немецкого плена солдат Лукьянов. Постоянно страдая от малярии, Лукьянов неплохо служит, поэтому Лозняк и другие солдаты спокойно выслушивают постоянные его жалобы на якобы несправедливое наказание, которое ему вынесли из-за случайного, насильственного пленения. После ранения и накануне своего мучительного конца Лукьянов, сын профессионального военного, известного в армии своей смелостью и умением воевать командира, рассказывает Лозняку о своем проступке, о том, что в плен он сдался сам, сознательно и что толкнула его на это собственная трусость. «Всю жизнь я боялся. Всех… Всего! И напрасно…» — признается он смущенным его искренней исповедью Лозняку и Люсе незадолго до смерти. Лозняк много думает о нравственных мучениях Лукьянова, о причинах его страданий, сочувствует ему, но в то же время не представляет себя в плену, который для него лично страшнее смерти.