ВБ: Да, я считаю ее в целом удачной. Хотя она у меня полосатая, как зебра. Сначала была белая полоса, потом — с 1966 по 1972 год — она сменилась черной, когда из-за своих взглядов на литературу я впал в немилость у советского руководства. Время, когда меня публиковали в «Новом мире», было ужасно трудным. За все произведения, появляющиеся в «Новом мире», меня нещадно били и в России, и в Беларуси, и во всем бывшем Советском Союзе. С другой стороны, все же находились положительно настроенные критики, которые разделяли мои взгляды и были настоящими профессионалами в своем деле. Они старались, насколько могли, писать о моих произведениях то, что действительно думали, и порой им это удавалось. Да и читатели, несмотря на преграды и препоны, всегда проявляли интерес к моим произведениям.
Вот хороший пример: когда «Новый мир» опубликовал мою первую повесть (из трех), сразу же появилась разгромная статья в «Правде». А затем, почти мгновенно эта повесть была переведена на немецкий и опубликована в Западном Берлине.
ВБ: Да, именно так. Хотя и до, и после этого случая мои произведения много раз публиковались в разных странах, и властям это, конечно, не нравилось. Поэтому я всегда был в опале: и при Брежневе, и после его смерти — вплоть до появления Горбачева. Конечно, Горбачев не занимался сам лично освобождением культуры от партийного ига, но в его окружении было немало знатоков искусства и литературы, которые наконец-то получили возможность действовать по своей воле, а не по указке партии. Я всегда с благодарностью думаю об Александре Николаевиче Яковлеве[416], который при Горбачеве был секретарем ЦК по идеологическим вопросам. Он тоже прошел Отечественную войну, так что нам с ним было нетрудно находить общий язык.
ВБ: А при Горбачеве стал одним из людей, которые двигали перестройку. Его даже называли «инженером перестройки». Яковлев не только прислушивался к голосам бывших диссидентов, но и привлекал их к процессу принятия решений.
Однажды я был приглашен в поездку по Америке (в составе горбачевской делегации). Я с гордостью наблюдал, как Яковлев работает с людьми — и с американцами, и с членами нашей делегации. Он был замечательный человек.
ВБ: Да. Меня активно публиковали.
ВБ: Да. Можно сказать, стал на одну доску с Леонидом Ильичом Брежневым, лауреатом этой же премии[418] (
ВБ: На шестидесятилетие я получил звание «Герой Социалистического Труда». Власти в Минске в то время смотрели на меня довольно благосклонно. Я переехал в Минск в 1979 году и стал там народным депутатом. У меня был широкий круг читателей, и я был востребован. В то время у меня не было никаких проблем с публикацией произведений. Хотя в Москве на Старой площади по-прежнему находился мой давний противник и ярый недоброжелатель, Севрук. Он был заместителем заведующего отделом пропаганды ЦК и куратором всех советских средств массовой информации. Фактически какое-то время вся цензура в Советском Союзе находилась под его началом.
ВБ: Так или иначе, Севрук выбрал меня и моего друга Алеся Адамовича главными мишенями для травли и судебных тяжб. Он был невероятно агрессивен по отношению к нам. Особенно активно он стал действовать, когда напечатали мой «Знак беды»[419].
ВБ: Да. Один Бог знает, через какие огни, воды и так далее мы прошли, продвигая этот роман. Что они только не делали с этой моей бедной рукописью! Во-первых, она долгое время пролежала в издательстве «Молодая гвардия». Каждая страница изучалась, как под микроскопом. Заведующая редакцией современной прозы, Яхонтова, пришла тогда ко мне. Она была в истерике, плакала без остановки. Я как мог пытался защитить свою работу, но она ничего не хотела слушать. Вроде бы настали новые времена с либеральными веяниями, но все начальники по-прежнему руководствовались старыми брежневскими правилами. Наши власти не допускали даже незначительной критики в отношении коллективизации. Так, Яхонтова сказала, что Севрук вызвал ее и других работников издательства к себе в кабинет и стал буквально орать, требуя внести изменения в книгу. Что я мог поделать? Мне было жаль несчастную женщину, которой оставалось всего два года до пенсии, и я начал переправлять и корежить свою многострадальную рукопись…