Василь Быков: Книги и судьба

ВБ: Правильно. Я снял квартиру в соседней деревне и на положенный мне недельный отпуск поехал на побывку к родителям. А вот когда я вернулся, пришел и долгожданный приказ о демобилизации. Наконец-то! Вернулся я в Гродно, куда же еще? Я хотел работать в той же газете, откуда меня насильно утянули в армию пять лет назад. Меня сразу приняли на работу, но довольно быстро начались проблемы. Со службой в одной армии было покончено, но меня тут же стали тянуть в другую армию — армию коммунистов. В редакции стали требовать, чтобы я вступил в партию. Только-только я отмотался от военной дисциплины, как тут же должен был стать рабом партийной. А то, что, получив партийный билет, ты теряешь последние капли независимости, это я к тому времени понял уже давным-давно.

ЗГ: Удивительно, как, прослужив в армии двенадцать лет, вы умудрились выйти на «гражданку» беспартийным. Кажется, легче верблюду пролезть сквозь игольное ушко, чем офицеру в Советской армии было оставаться столько лет без партбилета.

ВБ: Да, мой случай можно назвать уникальным. Правда, было несколько раз, когда я чуть не оскоромился — в смысле, едва не вступил в партию, но, слава богу, пронесло, обошлось. Первый раз это было в Софии. Там меня выбрали секретарем комсомольской организации дивизии. Понимаете, мне еще во время войны приелись все эти их пропагандистские бредни, но когда служишь в армии и тебя куда-то выбирают, отказываться не принято. Меня выбрали комсомольским секретарем, мои документы автоматически оказались на рассмотрении в комиссии по приему в партию: как же комсомольский вожак может быть беспартийным?

Жизнь советского офицера в Софии была вполне комфортабельной; у нас был офицерский клуб, да и по ресторанам мы частенько хаживали. Вот и произошло однажды чрезвычайное происшествие. Обычно ежемесячное жалованье мы получали пятнадцатого числа, а в том месяце это число пришлось на воскресенье, бухгалтерия не работала. Ну, что тут поделаешь? Не отказываться же от традиций! Мы с друзьями, как обычно, отправились себе в ресторан. А платить, оказалось, нечем. Мои друзья тут же вспомнили, что у меня как у секретаря комсомольской организации должны быть деньги — членские взносы. Они клялись, что завтра, как только дадут получку, сразу возвратят. Вот все мы, восемь человек нас было, продолжили ужин и, надо сказать, прекрасно провели время. А назавтра, с утра пораньше, звонит мне начальник политотдела дивизии и просит немедленно явиться. «Какого черта?!» — я себе думаю, но все-таки поторопился. Задал он мне сначала пару ничего не значащих вопросов, но потом быстро велел принести деньги — членские взносы.

ЗГ: Выходит, среди вас был стукач?

ВБ: Наверняка был. Ну и я, конечно, сразу слетел с секретарей, а заодно и потерял представившийся шанс сделаться коммунистом. Второй раз мое вступление сорвалось, когда я служил в Николаеве. Все мои документы были готовы, но тут дивизию нашу расформировали. После этого я сопротивлялся любой инициативе сделать из меня коммуниста. Я мечтал освободиться от службы. А в таких случаях неизбежно возникают проблемы с начальством, иногда предсказуемые, а порой как гром среди ясного неба. Соответственно в самом конце службы ко мне особенно и не лезли с партией. Для меня это обернулось просто счастьем. Кто знает, как сложилась бы моя жизнь, если бы пришлось вступить. Всего вероятнее, я не смог бы последовать своему призванию и не стал бы писателем… Ну вот, а в Гродно я опять начал работать редактором-стилистом и довольно скоро начал писать. Сначала я попробовал себя в жанре сатиры, но эти попытки были совершенно неудачными и незначительными. Можно сказать — пробы пера. Позже я опубликовал небольшую книжку, написал первую новеллу. В 1959-м меня приняли в Союз писателей. Там, в Гродно, и началась моя жизнь в литературе. Я попробовал себя и в поэзии, и в прозе, но сразу почувствовал, что мой жанр — это повесть. В то время можно было легко публиковаться на белорусском. Мою работу отметили несколькими наградами. Писать… Возможность писать — это для меня самое дорогое в жизни, по сути, единственное, что мне нужно. Несмотря на все перипетии, что выпали на долю мне, как и всему моему поколению, я думаю, что моя звезда была счастливой, потому что я смог писать и моя литературная судьба сложилась хорошо, мне повезло.

ЗГ: У нас принято, говорить, что если писатель физически пережил свое сорокалетие, то, должно быть, вмешался счастливый случай. Значит, ваша литературная судьба удовлетворяет вас?