Василь Быков: Книги и судьба

Сколько и где бы он ни сидел, он всегда интересовался стенами, тем, из чего они были сделаны, а особенно тем, что было по другую сторону, за стеной. Обычно по другую сторону была очаровательная и недоступная для него свобода, о Которой он никогда не переставал мечтать. Ну а сделаны стены были прекрасно, как когда-то умели их делать: камень, кирпич, штукатурка — все спрессованное, твердое и неразрушимое — не драпанешь[353].

Как граф Монте-Кристо, «он» пробивает туннель через стену, которая в течение этого процесса обретает для него разные значения. Порой он чувствовал, что стена — его молчаливый союзник. В начале же работы стена для него была символом постоянной несвободы в его стране: «Стена была каменная, закоптелая, очень старая, как и все это тюремное здание, которое досталось диктатору страны от предыдущего диктатора. Диктаторы в этой стране не переводились никогда»[354].

Во время работы «он» успел так свыкнуться со стеной, что порой начинал одушевлять ее, считая своим соратником по борьбе. Однако когда туннель наконец прорыт, оказалось, что за той стеной стоит другая, а на другой построена виселица. С таким трудом продолбленный путь к свободе увенчался крушением всех надежд. Можно ли вырваться на свободу из мира, где всем заправляют стены? И где у человека остается единственная свобода — свобода выбора, но этот выбор может оказаться продиктован иллюзией?

Экзистенциалисты, бичуя абсурдность и пороки действительности, часто оказываются жестоки к своим героям. Но не менее жестоки они и к «вывертам» этого мира. В схватке с ним их герои чаще всего проигрывают, но — парадоксальным образом — это не означает, что схватки следует избегать, что от нее следует уклоняться. Тем более что нередко — это вытекает и из характеров героев, и из неумолимости обстоятельств — последнее от них не зависит.

Как и герой Сартра, «он» Быкова пробует выбраться из смертельной петли, уготованной ему обществом; однако он оказывается игрушкой в руках враждебного ему мира — не столько из-за своей невезучести, сколько оттого, что этот, созданный людьми и их коллективным мышлением, мир так нелепо и дико устроен. И при этом весьма охотно подчиняется воле очередного диктатора. Так, Пабло у Сартра становится предателем по воле того же случая. Он, думая, что дезинформирует наемного убийцу, находящегося на службе у диктатора, случайно направляет его прямо на место, где прятался его лучший друг, руководитель повстанцев Рамон Гриз. Пабло знает настоящее место его укрытия, но указал на другое, куда Гриз, по его убеждению, никак не должен был пойти, а тот пошел и был схвачен. Виселица, символизирующая судьбу героя Быкова, вроде бы призвана убедить нас в том, что его труд оказался сизифовым трудом: действительно, к чему ему было долбить эту стену?

Экзистенциалисты, однако, по-своему интерпретируют знаменитый греческий миф. Альбер Камю в своем «Мифе о Сизифе» (1942, перевод на английский — 1955) переработал на свой экзистенциальный лад этот известный миф Древней Греции, рассказывающий о судьбе Сизифа, о наказании и проклятии, которые он получил от богов, — ежедневно и до скончания мира вручную поднимать тяжеленный камень на вершину горы. Словосочетание «сизифов труд» стало нарицательным для любого бесполезного труда. Согласно трактовке Камю, мы все до определенной степени Сизифы. В его версии Сизиф — человек высокой духовности и морали, прекрасно осознающий самоценность своего «я». Он свободно сделал свой выбор: выполнять работу со страстью и любовью, как это и должен делать любой порядочный человек. Для него не имеет значения, что внешний мир — мир абсурда и осознанной необходимости — воспринимает его труд в качестве бесполезного. Для него самого этот труд наполнен смыслом и, следовательно, полезен.

«Он» Василя Быкова демонстрирует те же качества, что и Сизиф у Камю. Фактически та же философия пронизывала произведения Василя Быкова 1960-х, которые мы называли «оптимистическими трагедиями». В тех вещах его персонажи тоже выявляют свое внутреннее «я», не считаясь с абсурдом войны. «Оптимистическая трагедия» была жанром большинства произведений Быкова до середины 1980-х (см. критические работы Лазарева и Дедкова). «Стена», пожалуй, — первая книга Быкова, в которой «оптимистическая трагедия» полностью растворилась в философских и художественных подходах экзистенциализма.

«Афганец», 1998

А если что не так — не наше дело,

Как говорится, родина велела…

Булат Окуджава