Вася Чапаев

— Вася, слушай меня. Пойми, мы с ним ровня! Мы оба жулики! Размалюем доски, а народишко-то и рад. Людям нужен этот сотворенный нами бог. Нужна эта доска, чтобы выслушивать горькие жалобы, горячие просьбы. Людям важно, что он их выслушивает, этот Бог, молчит, не перебивает, а главное, не гонит взашей.

Федор Кузьмич блуждающим взглядом обвел кругом.

— Я пойду лягу, устал смертельно. — Словно слепой в поводыря, вцепился в Васино плечо. — Доведи меня до скамьи...

Когда Вася усадил Федора Кузьмича, тот хихикнул, хитро подмигнул Васе, достал из кармана четвертушку водки и, чмокая, присосался к горлышку.

— На, убери куда-нибудь с глаз...

Вася отнес пустую бутылку в темный угол. Когда он вернулся, Федор Кузьмич спал. Мятое лицо художника в сумраке казалось буро-зеленым. «Будто корова жевала, жевала и выплюнула», — подумалось Васе. Жалость и отвращение боролись в его душе.

Вася понимал, что художник пьет с горя, только горе это не такое, какое приходилось ему видеть. Горе Федора Кузьмича огромное, страшное, и ему ничем не поможешь...

Вася тихо вышел из церкви и плотно прикрыл за собой дверь.

Дожидаясь своих с работы, Вася сидел на порожке Арининой избушки, когда из-за угла на дорогу выехала лошадь. За телегой шел толстый мужик, в котором Вася узнал церковного старосту, и несколько деревенских баб. На телеге со связанными руками сидел Федор Кузьмич.

— Ежели опять колотиться станет, то лошадь останови, а то, не ровен час, зашибется насмерть и до больницы не довезешь, — приказал вознице староста.

Возница чесал бороду:

— Довезу, небось...

— Федор Кузьмич! — крикнул Вася, бросаясь к художнику.

Какая-то бабка ухватила Васю за рубаху:

— Не подходи к нему, сынок! Чертенята по ем скачут!

Вася вырвался и, держась за край телеги, пошел рядом.

— Федор Кузьмич! Дядя Федя! — звал он, заглядывая в лицо художнику.

Но тот не слышал. Кося глазами, он вытягивал губы и старался сдуть что-то с носа, бормоча:

— Ишь ты, верхом уселся? Ну, я тебя сдую, сдую!

— Ты, парнишка, отцепись от телеги. Он все равно тебя не признает, — сказал возница.

— А что с ним?

— Обнаковенное дело — допился до белой горячки.

Вася остановился и долго смотрел вслед удаляющейся телеге, пока она не сгинула в мглистой холодной пыли.

ИМЕНИННИК

Никодим дал плотникам вперед немного денег к Петрову дню. Отцы заленились идти в Балаково.

— Семь верст до небес киселя хлебать! Пущай ребята слетают, им в радость! — решили они, и в Петров день чуть свет мальчишки отправились на побывку домой.

— Гляди-ка, солнышко еще высоко, а уж к Балакову подходим! — удивился Васята. — Дорога, что ли, короче стала,?

— Ну да, от жары ссохлась! — пошутил Вася. — Ты, Васята, как придешь, дома сидеть будешь?

— Не, я... — Васята замялся и вдруг озабоченно нахмурил брови. — Нам с тобой к Зудину надо сходить! Ведь зимой опять у него работать придется.

Вася расхохотался от всей души.

— Чего тебя разбирает? — обиделся Васята.

— К Наташе ты уж один сбегай! — хитро подмигнул Вася.

— Ну и к Наташе, и что ж такого?

— Да я пошутил, не ершись! — успокоил взъерепенившегося приятеля Вася. — А мне в больницу надо. Как там Федор Кузьмич?..

Васята понимающе гмыкнул и прищурился:

— И к Насте?

— Да, и к Насте, — спокойно подтвердил Вася и так серьезно взглянул в хитроватые глаза Васяты, что у того сразу пропала охота подшучивать.

Прибежав домой, Вася с гордостью вручил матери деньги. Небось и сам он сколько-нибудь из них заработал!

— Праздник сегодня, солнышко светит, пошел бы погулять, Васенька! — предложила Катерина Семеновна, наблюдая за поглядывавшим в окошко сыном. — Скинь грязное-то... Вот припасла я тебе, — хлопотала она, подавая Васе праздничные штаны и рубаху.

— Мама, спасибо!

Но что эти слова! Катерина Семеновна видела заблестевшие глаза сына, и это было дороже всякой благодарности.

Она глядела в окно на удалявшегося Васю, и гордая улыбка украшала ее до времени постаревшее лицо. «Как прутик тонкий, а складненький! И походочка легкая... — любовалась она. — Не успеешь оглянуться, как в парни выйдет».

Настя, нарядная, в голубой шали с розами, сидела на лавочке у своей хибарки. Увидев Васю, торопливо пошла навстречу.

— Я ждала тебя, потому и с девчатами не пошла. Помнила, что ты обещал сегодня прийти!

— Настя, пойдем куда-нибудь?

— Пойдем! Знаешь куда? На берег! Ох, люблю я на Волгу глядеть. Так бы, знаешь, и поплыла по ней далеко-далеко, на край света! — Настя раскинула руки и смеялась, глядя, как ветер раздувает ее шаль. «И впрямь она, как лодочка с парусом», — подумал Вася. Почему-то ему сделалось грустно.

— Чего ж ты мою обновку не похвалишь? Как сказала — так и сделала. Первый раз сегодня надела. Красивая? — Настя распахивала и запахивала свою голубую шаль.

— Очень далее красивая! — похвалил Вася. — А рубаху отцу тоже купила?

— А как же! Только он сегодня в новой рубахе целый день на печке лежит. Неможется ему... Старенький он у меня стал. — Настя поежилась. — Я и сама бы на печку залезла — день какой холодный'

— Это ветер с Волги. Давай не пойдем на берег, раз тебе холодно.