Вася Чапаев

Старик посмотрел на выскобленный пол и, взяв веник, вышел на улицу обмахнуть пыльные сапоги.

— Мама, он чаю хочет, — зашептал Вася.

— Сначала пусть поест с нами, — возразила мать. — Я сегодня похлебку варила.

— Пообчистился маленько, — доложил шарманщик, усаживаясь на лавке около двери. — Чисто дом ведете, хозяюшка. Воздух легкий, и мух нету.

Вася взял стоявшую на полу у печки кошачью черепушку.

— Дедушка, свинке попить дать?

— Дай. Ишь ты, вспомнил про Лизку!

Катерина Семеновна заинтересовалась зверюшкой.

— Чудная какая! Ты, Васенька, моркови бы ей принес. Будет она моркву есть?

— Самая ее пища, — подтвердил старик.

— Она ученая, мам. Она счастье вытаскивает. Знаешь, какое счастье она мне достала? — Вася протянул матери записочку с предсказанием.

Катерина Семеновна поглядела на бумажку и улыбнулась.

— Чего же тут написано? Неграмотная я...

Делая вид, что он читает, Вася повторил:

— Счастье ваше на военной дороге. Вы будете генералом.

— Большим генералом, — поправил старик.

— Это ты будешь генералом? — рассмеялась мать, а глаза ее счастливо засияли.

— Ну, раз тут написано, значит, буду, — настаивал Вася. — Тут все правда. Дурочке Фене тоже правда досталась, да, дедушка?

— Будешь генералом, — убежденно ответил шарманщик.

— Кто это генералом будет? — загудел отец.

— Ой, Иван Степанович, — вздрогнула мать. — Не слышно было, как ты пришел!

— Где ж услыхать? Я еще к дому подходил, слышу громкий разговор про генералов. Здравствуй, дед, не знаю, как величать.

— Егором Васильевичем, — степенно ответил дед и подал руку.

— Обедать давайте, — пригласила мать. — Все в сборе, ждать некого. Андрюша не придет, а Гришанька поел и с ребятишками побег дровец пособирать.

Катерина Семеновна разрезала краюшку хлеба по числу едоков. Вышло четыре небольших куска. Егор Васильевич достал из торбы свой хлеб и, положив его на стол, деликатно сказал:

— Надо его съесть, а то зачерствеет.

После обеда Катерина Семеновна велела Васе поставить самовар. Самовар ставили только в самых торжественных случаях: в праздники или для дорогих гостей. Обычно он стоял в углу, начищенный до блеска и важный, как пожарный в каске.

За чаем засиделись допоздна. Мать вытащила из-за стола заснувшего Гришаньку. Васю тоже прогнали спать. Но он исхитрился и лег на самом краю палатей, чтобы все было видно и слышно.

— Размяк я у вас, как сухарь в чаю, — усмехался старик. — Давно уж так, по-семейному, не сиживал... Возрастал я сиротой, без тятьки. Бедно мы с матерью жили. А как вернулся из солдатчины, матери в живых не застал. Соседи сказывали, что пришлось ей на старости лет с сумой под чужими окошками Христа ради петь. Пошла куда-то и не воротилась. Померла где-нибудь на дороге...

Старик замолчал. Катерина Семеновна тихонько вздохнула. Иван Степанович, насупившись, по привычке барабанил пальцами по столу.

— Ну, чего было делать? — ни к кому не обращаясь, усмехнулся Егор Васильевич. — Открыл я торговлю. Как в полую воду, поплыла с моего двора всякая худобишка. Кому что занадобилось: хомуты старые, телега без колес и бабья радость — чугунки, горшки да ухваты. Расторговался, дверь забил, окошки крест-накрест заколотил и подался куда глаза глядят. Была б пара глаз — пошире бы глядел, а то мой один зрак на город Тамбов уставился... Вот в Тамбове-то и начала жизнь из меня крендели вертеть. Ремесла в руках никакого не имел, а на силу обижаться не мог. Ну и давали мне работу по силе — подыми, отнеси да положь. Ворочал, ворочал, пока чего-то в нутре не лопнуло. Кровь со всех концов пошла. Жила, что ли, какая натуги не выдержала, не знаю, только положили меня в больницу. Как сначала лежал, не помню: плохой был. А потом полегчало. Огляделся, смотрю: много бедного народу со мной лежит. Соседом моим по копке старичок один был. Душевный такой, все песни петь хотел, а грудь ему не дозволяла. Только заноет, а на него сразу кашель накинется, отдышится — и опять петь. Говорит: «Не могу без песни». Я ему и скажи: «Ты, дед, обязательно сам петь хочешь? А то давай я спою, а ты отдохни». Возрадовался старый: «Спой, — просит, — спой!» Я и запел нашу солдатскую:

Дело было под Полтавой,
Дело славное, друзья.
Мы дрались тогда со шведом
Под знаменами Петра!

Шарманщик закашлялся: