Вася Алексеев

Анисья Захаровна встала с табуретки, когда Васю уже увели и последний городовой вышел за дверь. Ноги плохо слушались ее, — отекли или просто ослабели от страха. Она вышла, пошатываясь, на крылечко и тревожно поглядела на улицу. Широкие спины полицейских покачивались на ходу и заслоняли небольшую худощавую фигуру сына. «Пальтишко надел ли Васенька», — подумала она и, ухватившись за столбик, заплакала горько и беззвучно.

Вася был далеко. Он не видел этих слез.

* * *

В ту ночь на 8 февраля 1916 года арестовали не одного Васю. Полиция хватала путиловских большевиков. Завод бастовал уже несколько дней. Началось с того, что электрики потребовали прибавки, — их завалили работой, а платили очень мало. В прибавке администрация отказала, электрикам пригрозили, что поставят на их место солдат. На следующий день на заводском дворе собрались тысячи рабочих из разных мастерских. Они требовали не только прибавки. Резолюция митинга говорила о свержении самодержавия, восьмичасовом рабочем дне и конфискации помещичьих земель.

Военные власти ответили тем, что закрыли завод. Всем военнообязанным было приказано явиться на призывные пункты. Полиция тем временем арестовывала рабочих вожаков.

В Шелковом переулке городовые втолкнули Васю в извозчичьи санки. Один из городовых — здоровенный усач — сел рядом и застегнул синюю суконную полость. Она должна была согревать ноги им обоим — Васе и городовому.

— Не спится вам, — сказал Вася, — наверно, всю ночь по домам ходили.

Ему хотелось узнать, много ли было арестов, кого взяли еще. Но городовой смотрел в спину извозчика, покачивавшуюся перед ним, и не поддавался.

— Как вы есть арестованный, вам разговаривать не положено, — отрезал он.

Он стал говорить «вы» только теперь, как будто арест сделал Васю более значительной и важной личностью в его глазах.

Так они и ехали молча. Лошадь небыстро бежала по Петергофскому шоссе, по Нарвскому проспекту, потом по Садовой улице мимо Покровской церкви. Извозчик не погонял ее. Он знал, что от полиции чаевых не будет. Вася смотрел на заснеженные улицы, на людей, которые шли по тротуарам, подняв воротники пальто. День был холодный, ветреный, как обычно в феврале, люди торопились.

Извозчик остановился у Спасской части. На желтой приземистой каланче поблескивала медью каска пожарного. Возле подъезда, приосанившись, стоял городовой. Другой извозчик отъезжал от части, видно, только что доставили еще кого-то.

— Вылезайте, — сказал усач, — прибыли.

Когда Васю втолкнули в камеру, там было тесно от множества людей. Арестованные обернулись на стук засовов, и чей-то знакомый голос сразу окликнул его:

— Вася, сынок, и ты тут!

Дмитрий Романов — большой, худой и встрепанный — подошел к нему:

— Устраивайся с нами, знакомых тут много.

И уже шепотом добавил:

— Почти весь райком взяли, да еще сколько народа! У тебя нашли что-нибудь?

Вася отрицательно мотнул головой:

— Только «Капитал» указали в протоколе.

— Ну и держись так: не знаю, мол, и не ведаю ничего.

В камере было душно, арестованных набралось раза в два больше нормы, на нарах не хватало места.

Постепенно Вася привыкал к тюремному быту. Трижды в день приносили баланду или кипяток. Кого-то водили на допросы, кого-то вызывали «с вещами», и это значило, что в камеру он больше не вернется. Куда только попадет?

В тюрьму ©сё доставляли арестантов. От них товарищи узнавали о новостях. Аресты не испугали путиловцев, и грозный приказ военных властей тоже. Едва пустили завод, как он снова забастовал. Одним из требований было освободить арестованных. Пришедшие с воли в конце февраля рассказывали, что настроение рабочих боевое. На Путиловском не прекращаются забастовки и волнения, из мастерских вывозят на тачках ненавистных мастеров. Как в пятом году!

Васю на допросы водили редко. Серьезных материалов против него полиции не удалось раздобыть. Но и не отпускали. А неизвестность томила — тем сильнее, чем более бурными становились события на воле.

Как-то утром в камеру явился надзиратель в сопровождении нескольких городовых и стал читать список арестованных, которым надлежало собираться «с вещами». Вася, услышав свою фамилию, вздохнул с облегчением. Куда собираться, он не знал, но всё равно — предстояла перемена.

Вызванных оказалась изрядная группа, и в ней — многие путиловские большевики. Дмитрия Романова в их числе не было. Вася с грустью простился со своим наставником и другом. Когда они увидятся вновь? Может быть, скоро встретятся где-нибудь в далеком таежном селе два поселенца, а может быть, недобрая судьба в лице жандармского начальства разлучит их на долгие годы, если не навсегда.

Городовые вывели арестованных во двор и передали военному конвою.

— Становись! — раздалась команда. — На первый-второй рассчитайсь!

— Не иначе, в солдаты нас сдают, — тихонько сказал Васе сосед.

— Похоже…

— Отставить разговоры! — взревел унтер-офицер. — Смирна-а!

Уже на улице путиловцы узнали от конвойных, что ведут их в проходные казармы.