Ваше хвостатое высочество. Том 3

Луч солнца, отразившись от зеркала, добрался до моего правого глаза и заставил рефлекторно повернуть голову. И через секунду сон как рукой сняло. Тяжелой такой, залепившей так, что сначала показалось, что шея уже трещит. Потом стало понятно, что это не чья-то рука, а мои собственные мышцы свело так, что кости затрещали. Я такой треск у людей слышала, Вася, помнится, говорил, что это из-за какого-то «унковертебрального артроза», которого у меня по логике вещей быть не должно, ибо при каждом обороте тело обновляется и всякого рода дегенеративные изменения должны исчезать. Я тогда с ним поспорила, ибо тогда мы бы не старели, а мы все же стареем, хотя и медленнее, чем люди. Он тогда был несколько удивлен, однако не смог толком обосновать ни свой, ни мой вариант. И спор благополучно завял до получения новых научных данных. На что у нас со всей этой бурной деятельностью времени категорически не хватало. И вот теперь, как всегда, в самый неподходящий момент моя собственная шея решила поучаствовать в давнем споре. На моей, надо полагать, стороне, но как-то слишком уж убедительно…

Ох, ну и болит же, зар-ра-аза… Я аккуратно вывинтилась из кольца рук, стараясь не тревожить ни шею (это, пожалуй, вот прям сейчас поважнее), ни Васю. Встать получилось, но попытка размять заклинившие и жутко болящие мышцы ни к чему дельному не привела, да и Вася все равно проснулся, явно среагировав на исчезновение лохматой перекошенной грелки, так как разбудившему меня лучику до его глаз еще с дюжину минут нужно ползти.

Вася с прямо-таки научным интересом, отягощенным налетом ехидства, наблюдал за моей пародией на земную производственную гимнастику и явно испытывая некоторые сомнения в ее эффективности. И вот тут я, пожалуй, склонна с ним согласиться. Оборот — наше все!

— Сейчас вернусь. — предупредила я, не переставая шипеть от боли и смылась в ванну. Мы все же пока не настолько близки, чтобы я могла оборачиваться при нем. Ошейник-то с ожерельем мне оборачиваться не мешают, а вот ночнушку придется снять. Как и то, что под ней, если бы оно там было… Да и зрелище на любителя, не сбежал бы с перепугу. Вася ведь пока только частичный оборот одной руки в лапу видел, а он, прямо скажем, не такой впечатляющий.

Я скинула ночнушку и обернулась, после чего смогла, наконец, головой крутить и дышать без боли. Еще подождала пару минут, чтобы оборот окончательно завершился и стабилизировался, а потом перекинулась обратно в двуногую ипостась. Быстрее не стоит, иначе может потребоваться помощь мага-целителя. А так — спокойно и с удовольствием воспользовалась благами цивилизации, влезла в ночнушку и освободила объект для Васи. Свободным он и остался на некоторое время, потому что мы почему-то не смогли разойтись, а, столкнувшись, не смогли воздержаться от поцелуя. Точнее нескольких. Не знаю, сколько их было, но далеко не дюжина и не две. Прерваться пришлось из-за одного слишком дисциплинированного короля. Н еще начал рассказывать про то, что точность — вежливость королей? Ему-то откуда знать? У них в стране, если не ошибаюсь, вообще никогда королей не было — только князи да цари. Ну, еще ханы немножко, но быстро кончились. Вот куда это годится? Тут такая девушка, а он про монаршие обязанности! Да еще не только свои, но и мои. Это как называется??? Хотя, если подумать, то королем Вася может стать очень неплохим. Если, конечно, подданные от такого занудства раньше не разбегутся. Так что придется отпустить на помывку и далее везде.

Пока Вася рванул в ванную, я перебежала в свои покои для смены платья. Хорошо, что тут горничная есть, а то самостоятельно затянуть по фигуре, не свернув руки, проблематично. В итоге мы с ней поставили рекорд мира по переодеванию классических придворных дамских нарядов, так что из своих покоев выскочила в коридор синхронно с Васей. В столовую мы рысили вместе, он даже галантно уступил пне полкорпуса. Видочек… Ну ладно Вася, мужчина многое позволительно. А я, вся из себя такая почти царственная мадама, скачу по коридору так, будто наш драгоценный физкультурник уже на мои пятки нацелился. Позорище… Хорошо, что никто не видит.